– Загубили их. Всех подчистую. Мои ребята чужого в лесу приметили, проследили, он туда привел. Все хозяева… – Он сделал резкое движение, будто рубил что-то. – За околицей в куче валяются. А в избах чужие «волки» живут. Голов с полтора десятка. «Отреченные». Я сам ходил, видел издалека. Не знаю их. Ребят посылал следить, говорят, раненые там почти все. Следы засыпало, откуда пришли, когда – не знаю.
– Откуда же они взялись? – с трудом выговорила Младина, еще не осознавая толком, что все это значит и чего теперь ожидать.
– Ну, откуда? – Одинец бросил на нее короткий взгляд исподлобья. – Видать, согнали их с какого места… Князь или воевода разорил, побил… Если б сами ушли, то загодя, по теплому времени, приискали бы место потише, избы поставили. А так пришли в самую зиму, в лесу, видать, мерзли да с голоду околевали… Раненые опять же. А тут весь полупустая, там же их, Глуховичей, мало оставалось. Всех и порешили, чтобы жаловаться было некому. Если бы не мои ребята, до весны бы никто не узнал. А то и дольше.
– Это были они. – Младина посмотрела на волхвиту, и та ответила ей понимающим взглядом.
Вот почему прошлой ночью к ним сюда явилось множество мертвецов со свежими кровавыми ранами. Это были Глуховичи, той самой ночью перебитые злобными пришельцами. Эти самые тела, с этими самыми ранами, теперь валяются в куче за околицей Глуховичей, прикрытые свежим снегом, пеленой Марены. И в миг своей страшной гибели они пришли к Угляне – последней из рода. Ее они окропили своей остывшей кровью – то ли хотели проклясть, то ли попрощаться…
– И что теперь будет? – задала Младина мучивший ее вопрос.
– Да вот, я к тебе и пришел. – Одолевая явную неохоту, Одинец снова взглянул на нее. – Сходила бы ты, девка, к своим родичам. Ну, в Залом-городок. Расскажи старейшине. Пусть мужиков собирают. Или как они там себе решат, то не наше дело. Они, волки-то, смирно всю зиму сидеть не будут. Что там припасов было-то, у Глуховичей? Все подъедят да пойдут искать себе поживы. Куда пойдут, не знаю.
«Возможно, сюда, – слышалось в его умолчании. – Или на Заломов городок».
Отложив дичь, Младина села и призадумалась. О таких «соседях» отец… то есть Путим и прочая старейшина должны узнать как можно скорее.
– Сколько их? – Она подняла глаза на Одинца.
– С полтора десятка.
– Вооружены?
– Копья да топоры. Луки, может, есть, наши не видели.
– Если вас позовут, будете помогать?
– А куда ж мы денемся? Мы ж не отреченные, моим всем по домам весной возвращаться…
– Доворожились… – пробормотала Угляна.
Младина взглянула на нее: волхвита сидела, широко раскрытыми глазами глядя перед собой. Она не плакала и вообще выглядела не столько огорченной, сколько потрясенной.
– Нашла коса на камень… – шепнула она, потом подняла взор на Младину. – Это ты… Помнишь, ты к ним назад отослала… ну, когда со свадьбы мы приехали… назад отослала все, что они гнали на тебя. Вот они и получили.
Младина зябко обхватила себя за плечи. Она помнила рой игрецов, взвившихся в воздух, когда она прыгнула через брошенную на порог прикрыш-траву.
– Но не я же этих волков сюда привела!
– Нет. Но жертву им указала ты.
– Я не виновата! – почти безотчетно попыталась защититься Младина, не желая брать на себя вину за уничтожение целого рода, пусть даже такого вредного.
– Конечно, нет! – с неожиданным дружелюбием утешила ее Угляна. – Не ты, а хозяйка твоя. То Маренушка, Черная Лебедушка, метлой своей взмахнула, сор гнилой с земли в бездну смела. Туда им и дорога.
Младина сидела, опустив глаза. Мерещилось, что эта огромная черная метла, сметающая отжившее, где-то рядом и насильно лезет ей в сжатые руки…
Подходя к подножию холма, на котором стоял Залом-городок, Младина чувствовала себя так, словно возвращается после столетнего отсутствия. Все казалось новым и незнакомым, но она знала почему: это она изменилась так сильно, что стала смотреть совсем новыми глазами. И на нее глядели так, будто она среди бела дня воротилась из Нави. В чем-то это было верно, к тому же она оказалась единственной здесь взрослой девушкой. Ее сестры уехали к мужьям, из дочерей рода самой старшей осталась четырнадцатилетняя Комелева дочь Быстрена.
– Ты воротилась?
Вышедший навстречу Путим смотрел на Младину с недоверчивой надеждой. Что-то в лице дочери – бывшей дочери, как он сам невольно думал, – указывало на такие большие перемены, которые возврат к прошлому делают невозможным. Бебреница и Муравица просто молчали, не решаясь даже подойти.
– Не вините, что дурные вести несу. Да как бы не было хуже…
Ее провели в Леженеву избу – на Путимову Младина лишь бросила взгляд, проходя мимо, но зайти не захотела. Хватало того, что дедова изба, знакомая не меньше собственной, переворачивала душу, будила воспоминания раннего детства, когда ее приносили сюда для общих застолий. Так же, как пятнадцать лет назад, здесь пахло щами, только варила их уже не бабка Лебедица, а Яробудова молодка. Младину позвали за стол вместе с семьей, и она, берясь за ложку, чувствовала себя одним из чуров, что приходят в прежний дом в поминальные дни…
Выслушав ее, родичи сразу принялись за дело. Благодаря возвращению и новому замужеству Веснояры повесть о разорении Могутичей «отреченными волками» с Касни
