сежан подскочил к проему и ударил рогатиной. А Младину словно кольнуло: она увидела, как душа белым облачком вылетела прямо сквозь кровлю и зависла – ни туда, ни сюда.
Тишина кончилась: шум, стук, крик раздавался уже возле всех трех изб. Снег, лежащий на соломенных крышах, мешал им гореть. Валил пар, и под завесой пара и дыма трудно было разглядеть, что происходит. Но огонь растапливал снег и подсушивал солому, понемногу крыши занимались. Разбойники пытались пробиться, разрывая солому кровли, но снаружи их ждали рогатины; другие хотели было выбраться через завал перед дверью, но получали острием в грудь и падали, мешая товарищам подступиться к порогу. Пламя уже ревело, средняя изба была вся охвачена огнем, щели между бревнами светились пламенем, и сама изба казалась игрушечным домиком, что дети сложили из веточек. Дым валил в небо, затмевая лунный свет.
Младина дрожала все сильнее: над каждой кровлей уже реяли стайки белесых пятен, злобные души визжали и вопили в бессильной ярости. Младина знала, что должна заняться ими, спровадить в Бездну – угощать их пирогами все равно никто не станет, – но не могла отвлекаться на это, ожидая самого главного.
– Вон! Дыра! Лезут! – кричал кто-то из сежан, и все бежали туда, где разбойники проделали дыру в крыше и пытались выползти.
Дыра была невелика, в нее мог протиснуться только один человек, к тому же разбойники мешали друг другу, так что каждого, кто вылезал, тут же настигал удар рогатины. Уже три или четыре тела темнели под горящей стеной. Вот в дыму снова мелькнуло движение; Путим ударил рогатиной, но удар ушел в пустоту, и сам он едва не упал. А что-то темное соскочило с крыши в облаке искр. «Ровно змей-летун!» – мельком подумала Младина.
– Волк, волк! – заорали вокруг.
Ближайшие отшатнулись от неожиданности: с крыши спрыгнул не человек, а зверь – крупный волк, совсем черный, насколько можно было разглядеть в свете пламени.
– Бей, бей! – кричали вокруг.
Не понимая, откуда в избе мог взяться лесной зверь, люди не сообразили, что к нему-то им и не стоит приближаться. Даже Младина не сразу поняла: это он, ради кого она сюда пришла!
Не чуя под собой ног, она шагнула вперед. Заранее она надеялась, что та сила, которая порой просыпается в ней, и сейчас не подведет: когда же еще ей появиться, как не сейчас, когда она так нужна! Но не чувствовала ничего похожего: это по-прежнему была всего лишь она, Младина. Сбросив рукавицу на снег, дрожащими пальцами она старалась открыть коробок на поясе, но холодная береста не поддавалась.
Спрыгнув с крыши, волк припал к земле, огляделся, скаля зубы и прижав уши. Вокруг толпились люди, пламя пожара освещало сплошной частокол рогатин, бросало отблески на лезвия. Какой-то миг зверь помедлил, не решаясь кинуться куда-нибудь, выискивая слабое место в строю своей смерти. И тут же, на глазах у всех, он разлетелся на десять таких же волков: черные тени, точные подобия, соскальзывали с него и огромными каплями тьмы устремлялись в разные стороны. Каждый из сежан увидел волка, бегущего прямо на него; разом десять человек вскинули рогатины, ударили, распороли воздух, упали, не удержав равновесия. Слава чурам, они стояли достаточно широким кругом, иначе подняли бы друг друга на клинки.
Круг разорвался. А единственный волк из десяти, что был настоящим, прыгнул прямо на Младину, норовя сшибить с ног. Она единственная не имела в руках никакого оружия, и он выбрал для прорыва ее.
То есть так ему казалось, что не имела. А Младина и не видела других волков; мороки казались ей лишь тенями на снегу. Сгусток тьмы, скалящей зубы, метнулся прямо к ней; она бы хотела отскочить, повернуться, бежать, но не могла – валенки увязли в снегу. У нее не было даже ножа – лишь какие-то нитки, опутавшие пальцы.
Мгновение растянулось на целую вечность, и в эту вечность ничего не происходило, лишь блестели перед глазами зубы жадной тьмы, медленно надвигаясь. Почти безотчетно, словно пытаясь отмахнуться, Младина выбросила вперед руку; нитки сорвались с ее пальцев и упали на морду зверя.
И зверь вдруг кувыркнулся носом в снег, прервав прыжок, будто наткнулся на стену. А Младина опомнилась и сообразила, что такое держала в руке. Уздечку! Подарок вещих вил! Боги, да попала ли она куда надо, не канул ли в снег драгоценный подарок, ее единственная защита и надежда? Думая только об этом, она сама прыгнула навстречу волку, схватила за уши, с усилием повернула к себе и подняла его морду.
Уздечка оказалась где надо, надетая прочно и ловко, словно рукой самого Велеса. Младина ухватилась за конец, с радостью чувствуя, что уздечка не так хлипка, как раньше казалось: в руке ее была уже не нить, а прочный ремень. А волк выпрямил лапы, вскинул голову, попятился, пытаясь вырваться. Он поволок ее за собой, почти отрывая от земли, и Младина мельком поразилась тому, насколько же он огромный вблизи.
Новый рывок головы пленника заставил ее подпрыгнуть, и уже в полете она поняла, что перед ней не волк, а конь! Настоящий конь, рослый, черный, как ночь, храпящий, бешено пучащий глаза. Едва не упав, она изо всех сил рванула узду на себя, и в это время кто-то из мужчин огрел коня по спине рогатиной – невольно, от растерянности, не понимая, что это такое и откуда взялось. Конь присел на задние ноги, и тут Младина прямо перед собой увидела его гладкую черную спину. От спины шел пар.
Одной рукой сжимая узду, второй она вцепилась в гриву и вскочила верхом. Едва ли она собиралась на нем ехать, скорее безотчетно надеялась удержать коня своей тяжестью, хотя что ее вес такому могучему зверю! Что лист березовый. Тут же он выпрямил ноги, взвился на дыбы, заставив ее в ужасе припасть к его шее, а потом рванул вперед.
Мужики прыснули по сторонам, повалились в снег. А Младина, едва успев сообразить, как безрассудно было с ее стороны садиться на такого скакуна, уже вихрем вынеслась со двора. Так быстро, что даже страх отстал и пропал где-то внизу.
Поначалу Младина зажмурилась и сосредоточилась лишь на усилии не выпустить узду и не соскользнуть со спины навьего коня. Мельком вспомнилось, как в ночь своего путешествия к Угляне за невестиным поясом она часть пути ехала на лесном быке-туре – тогда тоже пришлось нелегко, хоть тот и не пытался ее сбросить. Теперь она только
