Расстройства второго сватовства ей не простят – просто домой не пустят.
– Авось на третий и сладится, – усмехнулась Обиляна. – Будто в сказке.
– Долгая сказка получается, – вздохнула Лютава. – Мне обещали истину открыть. – Она вспомнила свой уговор с Лесавой. – И пока я ее не знаю, никакого сватовства принять не могу.
– Дело твое. – Обиляна встала. – А только ты думай, что отвечать, если старейшина тебя будет за вятича ладить.
– Без Люта авось не выдадут.
– Но если он сам… – Обиляна наклонила голову в сторону Гордяны, – эту деву возьмет, на обмен придется тебя отдать.
«Едва ли возьмет», – подумала Лютава. Посмотрела в глаза Обиляне и поняла, что Вершинина вдова тоже так думает. Потому и предупреждает, чтобы облегчить молодому князю разрыв уговора с вятичами.
«А моя?то судьба ищет ли меня?» – подумала вдруг Лютава, проводив Обиляну.
Знает ли тот человек, что ему нужно ее найти? Может, тоже где?то бродит, как в темном лесу, приглядывается ко всем встречным девкам. Или живет себе и в ус не дует?
Глава 8
– Живи, Кострома! – восклицал девичий хор, окружавший поле.
Все были одеты в белые рубахи с длинными, почти до земли, рукавами, лица скрывали берестяные личины, из?под которых голоса звучали глухо и навевали жуть.
– Живите и вы! – отвечала с середины льнища Кострома – русалка, вместо одежды закутанная во множество стеблей необмятого льна.
Как и последний сноп жита, последний льняной сноп сохраняли после уборки до самого посева нового лета. У ног ее было выстроено угощение: горшочки с киселем, кринки молока, миски с блинами и яйцами.
– Что делаешь?
– Куделю мну!
– Мни хорошенько!
И круг шел дальше, а Кострома плясала, размахивая длинными рукавами белой рубахи. Это неуклюжее существо совсем не напоминало человека – живой лохматый сноп, на верхушке украшенный берестяной личиной.
– Живи, Кострома!
– Живите и вы!
– Что делаешь?
– Куделю чешу!
– Чеши хорошенько!
Велик?день Ярилы Сильного уже клонился к вечеру. Нынче с утра «прыгали в поневу» девушки, достигшие зрелости за прошедший год и теперь допущенные в игрища взрослых девиц. Впервые Золотава и ее ровесницы встали в этот круг, за которым раньше лишь наблюдали от опушки, и их распирала смешанная с жутью гордость оттого, что и они теперь делают самое важное дело на свете – помогают вырасти льну. Жаль, огня их глаз и сияния лиц не было видно под берестяными скуратами.
Руководила всеми Лютава – самая старшая из девушек и по возрасту, и по роду. Все те, кто о ней говорил нехорошо, на заре явились с подарками – мириться. Ведь если она не допустит кого в круги Ярилина дня, то и о замужестве на ближайший год можно забыть, а это девицам хуже смерти. К тому же весь Ратиславль уже был убежден, что Лютаву отдадут за княжича Ярогнева, и досада младших улеглась – вслед за ней и им дорожка проляжет из родного дома. Ублаготворенные девицы с удвоенным усердием завивали в венки березовые ветви, украшали их лентами, низками глиняных раскрашенных бус, платками, рушниками, новыми сорочками – чтобы русалкам было в чем поплясать. Живые девушки брали русалок «в сестры», а те за это наделяли их своей благодетельной силой, чтобы нести ее на поля. Дошел черед и до русалки Костромы – покровительницы льнища.
– Что делаешь, Кострома?
– Ох, заболела я! – Русалка согнулась и жалобно застонала.
– Лечись хорошенько!
Но несмотря на эти пожелания, Кострома улеглась на землю и объявила, что померла. А как иначе, если каждый год созревший лен дергают из борозд и безжалостно треплют, мнут, чешут, раздергивают по жилочкам, по волоконцам?
– Кострома померла! – завопила Ветлица, снова вспомнив ссору на этом самом льнище. – Ох, померла!
