Изначального. Пострадала только церковь, потому как потеряла доходы. Вот Томмасус и решил отечески простить заблудших хэдданцев, не отдавать в когти Черной Медведицы…
– А ну, тихо! – вдруг цыкнул боцман Хаанс. – Нашел, старый дурень, кого в лесу поминать!
Никогда еще Хаанс, прирожденный джермиец, не грубил пожилым людям. И никогда еще он, боцман, не приказывал погонщику, второму человеку в экипаже.
– Молчу-молчу, – быстро и тихо ответил Отец.
А Хаанс, явно желая поменять неприятную тему, объяснил:
– Постоялый двор, небось, не один век тут стоит. Не ломать же его из-за того, что путников поубавилось? Хозяева тем же пробавляются, чем и прочие хэдданцы: охотой, рыбной ловлей… на клочках земли растят овощи, а где побольше участок выжгут, там и хлеб сеют. А если заходит путник, так это им хороший приработок.
– Но Каракелли точно сюда свернули? – усомнился капитан. – Зачем бы им уходить с главного тракта, если они к князю Вальдеру в замок едут?
– А почему мы вбили себе в голову, что они едут к князю Вальдеру? – негромко, задумчиво откликнулся Отец. – Только потому, что дорога до сих пор туда вела?
Над головами у них качнулась ветвь дуба. Качнулась так изящно и легко, что не стряхнула с себя снега. С ветки вниз головой свесился илв.
– Они свернули туда, к воротам, – сообщил Филин. – Вчера.
– Да, они нас обгоняют на сутки, – хмуро кивнул погонщик.
– А вдруг они там задержались? – загорелся Дик. – Пойдемте скорее!
– Я буду спать в лесу! – предупредил илв.
Небоходы не удивились. Не первый раз их когтистый друг отказывался ночевать в пропахшем дымом человеческом жилье.
– И не холодно тебе, – хмыкнул Отец. – Здесь же не таумекланские теплые леса!
– Я родился в лесу Форенуар, там тоже зимой снег. А на ужин наловлю белок.
– Ладно, тогда увидимся утром, – кивнул капитан. И трое небоходов заскользили на коротких широких лыжах к темной громаде постоялого двора, к тонкой струйке печного дыма, что тянулась к вечернему небу.
2
– Добро пожаловать, путники! Семья старой Эрментруды рада вашему приходу.
Круглолицая, крепенькая женщина, стоя на пороге, улыбалась и кланялась гостям.
Под собачий лай путники сняли лыжи, на крыльце стряхнули с себя снег и чинно вошли в полутемные сени, пахнущие старым тряпьем и какой-то овощной гнилью. Сбросили полушубки на руки приветливой хозяйке и тощему долговязому подростку, распахнули дверь в трапезную.
Первым, конечно, вошел Отец. Небоходы в пути усвоили, что в Хэддане старость уважают больше, чем знатность и богатство.
Дик вслед за погонщиком шагнул в просторное помещение, освещенное огнем большого очага и парой медных светильников в дальних углах.
Молодой капитан заулыбался: после морозного воздуха, напитанного хвойным ароматом, душноватое тепло человеческого жилья показалось ему родным. Ну, не любил городской юноша эти бескрайние лесные просторы! Они, конечно, красиво смотрятся под крылом корабля, да и идти по ним в первый день занятно, но потом…
Несколько мужчин и женщин, сидящих за длинным столом, встретили вошедших внимательными взглядами. Дик и Хаанс, как положено, промолчали, а погонщик вопросил по обычаю здешних мест:
– Здравствуйте, люди добрые! Покажите мне вашего старшего, чтобы я ему поклонился!
Из-за стола поднялся крепкий мужчина со шрамом через весь лоб и ответил:
– Нашу семью хранит Эрментруда.
И взглядом указал в угол, где под полкой с выставленными напоказ красивыми медными блюдами сидела сухонькая старушка, чистенько одетая, опрятная. Желтое личико казалось еще меньше под огромным многослойным чепцом, похожим на кочан капусты. Дик усмехнулся: символ власти, вроде короны…
Эрментруда сидела неподвижно, шевелились только кисти рук: очень медленно сматывала она в клубок две шерстяные нитки. Красный и черный клубки лежали в туеске, что стоял на лавке рядом со старухой, и две нитки, свиваясь, скользили меж тонких сухих пальцев.
Погонщик отдал поклон старой женщине:
– Здоровья тебе, госпожа Эрментруда! Много лет тебе еще хранить семью своей мудростью! Мое имя – Маркус Тамиш, да эти двое со мной. Уж позволь странникам провести ночь под твоим кровом!
Дик и Хаанс молча поклонились. Они не представились: одного имени на всю компанию было достаточно, можно было и вовсе не называть себя, но Отец решил уважить старые порядки.
Старуха дернула подбородком на незнакомый голос – словно черепаха высунула голову из панциря. Только сейчас Дик заметил, что женщина слепа.
Черно-красный клубок выскользнул из дрогнувших пальцев Эрментруды, мягко упал на дубовые половицы, покатился к столу.
– Гризель! – раздраженно воскликнула одна из женщин. – Куда смотришь, лентяйка? Бабушка клубок уронила!
Откуда-то из-за спин вывернулась тощая конопатая девчонка. Подхватила клубок, смотала на него черно-красную нить, вложила клубок в старческую руку. Желтые, с
