— Согласиться осесть, — усмехается Гвен. — Мы все притираемся друг к другу. Не существует человека, который полностью совпадал бы с той фантазией, с нашей мечтой. Каждый притирается в отношениях. То, в чем ты решишь пойти на компромисс, зависит от тебя.
— Ты советуешь мне остановиться на ком-то, кого я не люблю так, как любила раньше другого.
— Нет, я говорю не об этом, — отвечает Гвен, — но, как я уже сказала, большинство людей не чувствуют огонь первой любви во второй раз. Не жертвуй своим счастьем ради его поисков.
«Видишь, я спас тебя, когда мы встретились, и я спасаю тебя сейчас».
Кэрис отбрасывает наждачную бумагу и встает.
— Я понимаю, о ком ты говоришь, мам. Речь идет о Рике.
— Подумай об этом. Попробуй. Он хороший мужчина, Кэри, и нет ничего постыдного в том, чтобы любить хорошего друга.
— Я должна признаться тебе в чем-то ужасном. — Кэрис заводит руку за спинку стула и поднимает горшок, потрескавшийся ото льда.
— О нет. Что ты наделала? — Рик наклоняется вперед и, прищурившись, смотрит вниз со Стенных рек. — Это что, лед?
— Я убила его. Мне так жаль.
Он смотрит, как Кэрис держит его подснежник, и лицо Рика озаряется теплой улыбкой.
— Кэри, подснежники цветут зимой, пробиваясь сквозь снег своими закаленными листьями.
Она невнятно бормочет:
— Так он не погиб?
— Совсем нет. Он зацветает под этим суровым покровом.
— Я не убила его своими черными руками?
— Дай ему еще пару дней, и, возможно, он пробьется через замерзший грунт. Он скоро снова зацветет.
— Из всех метафор… — бормочет она, но он пропускает ее слова мимо ушей. — Ты там скоро закончишь?
— Это вполне реально.
— Правда?
— Я могу приехать на следующей неделе, если хочешь, — говорит Рик.
Раньше она, как обычно, начала бы отказываться, но в этот раз Кэрис кивает, и у нее на сердце появляется слабое чувство вины.
— Он возвращается, — говорит она Гвен, держа в руках заледеневший горшок, и начинает плакать.
— Ох, Кэри. — Ее мать забирает подснежник и усаживает дочь, пока Лайка несется через комнату и сворачивается у Кэрис на коленях, слизнув соленую слезу, скатившуюся по ее подбородку. — Это слезы счастья или грусти?
— Я не знаю, — говорит Кэрис. — Я не знаю, что должна чувствовать. Макс однажды сказал мне: жизнь после смерти — это то, что мы оставляем в других после себя. Но что если во мне осталась лишь печаль?
— Это не так. — Гвен гладит ее по волосам.
— У меня ничего не осталось, мам. Мне нечего отдавать.
Гвен пытается найти подходящие слова:
— Я больше года думала, как поговорить с тобой об этом. Ты должна сделать Макса позитивным воспоминанием, любовью. Не уничтожай себя чувствами к человеку, с которым не можешь идти по жизни дальше.
Слезы иссякли, и Кэрис трясет головой.
— Если твоя первая любовь закончилась плохо, то твоя самооценка и уверенность в себе, твоя вера и любовь — это все находится под влиянием того, как ты любила или была любима в прошлом. Ты никогда не забудешь своего первого, Кэрис. Твое тело не знает, как это осуществить. Но если ты сделаешь это позитивным воспоминанием, то сможешь использовать чувства и опыт, которые испытала, чтобы расти, и в некотором роде сделать следующую главу твоей жизни еще лучше. — Кэрис молчит, поэтому Гвен продолжает: — Дело в том, Кэри, что первая любовь ломает тебя. Ты полностью меняешься для следующего человека.
— Вот именно, мам. Я действительно сломана. — Кэрис опять плачет, зная, что находится на распутье, откуда должна двигаться назад или вперед, как в жизни, так и во времени. Она была заморожена с того момента в космосе, с того момента, когда…
Глава двадцать третья
