— Я должен идти, — говорит он. — Извини.
— Все в порядке.
— Посмотри на меня, — просит Рик и поднимает ее подбородок.
Кэрис вздрагивает от его прикосновения.
— Мне нужно уехать, но я не хочу.
— Почему?
— Потому что я волнуюсь за Лайку: он будет тосковать по мне, — говорит Рик с тенью смущения, неохотно отстранив руку от ее лица.
— С ним все будет в порядке, — отвечает она. — Вкус-няшки помогут отвлечь его. Хотя не знаю, что будет делать моя мама после твоего отъезда.
— А ты? Продолжишь составлять план полета? Гулять каждый день?
Она кивает.
— И сообщишь мне, если заметишь какой-то проблеск?
— Да.
— Ты будешь поливать мой подснежник, когда его привезут?
Она улыбается:
— Ты весьма неуместно веришь в то, что мои пальцы предназначены для того, чтобы копаться в земле.
— Когда я вернусь, у тебя точно будет легкая рука. Возможно, весна для всех нас станет новым началом.
От его слов сердце девушки наполняется чувством вины, норовящим выплеснуться наружу и в четыре раза усилить зимний холод на Воеводе 18.
Кэрис продолжает воспроизводить основу карты пояса астероидов, работая с отчетами миссии, которые удалось взять в ЕКАВ. К счастью, Рик удалил все личное, просто оставив наборы координат, взятых из бортового журнала «Лаерта». Она записывает строки кода симуляции и множество основанных на лучшей практике рекомендаций для пилотов.
Гвен все еще часто навещает ее. Кэрис сделала попытку приготовить спагетти, но блюдо оказалось отвратительным, поэтому она, как и прежде, заказала еду из ресторанов Ротации.
Лайка едва не лопнул, съев целую тарелку отвергнутых спагетти.
— Почему ты продолжаешь приезжать ко мне, мам? — как-то спрашивает Кэрис. — В смысле, мне это нравится, но ты, наверное, хочешь быть дома?
Гвен взвешивает свой ответ, сидя на полу, тряпочкой чистя лады акустической гитары и отодвинув в сторону кучку замененных струн.
— Я считаю, тебе не стоит слишком долго находиться одной в этом году после такого тяжелого испытания.
— А как насчет папы?
— Ох, он в порядке. Мы разговариваем через Майндшер, когда я здесь.
— Хорошо. — Кэрис ненадолго умолкает, а затем говорит: — Дело в том, мам, что год уже прошел.
— И тебе лучше? Ты по-прежнему одна. Я буду навещать тебя, пока Рик не вернется, затем, возможно…
— Мам, — отвечает Кэрис, — я не думаю, что Рик вернется.
— Конечно вернется. Он оставил тебе свой подснежник, чтобы ты заботилась о нем. Он приедет.
— Гвен, послушай меня. По-моему, Рик не вернется.
— Не гвенкай мне. — Она откладывает гитару, вновь размышляя над ответом, обдумывая каждое слово, чтобы как можно меньше обидеть, но максимально передать свои мысли. — Тебе не приходило в голову, дорогая, что, вероятно, он хочет, чтобы ты попросила его вернуться?
— Я не могу — он не… — Она умолкает. — Он не манипулятор.
— Но также верно то, что у него нет какого-либо плана действий. Он святой и явно преданный. И, возможно, пришло время тебе тоже проявить к нему снисходительность.
Кэрис ужаснулась:
— Не таким образом.
— Почему не так?
— Я не чувствую… — Она не заканчивает фразу. — Нет. Именно так. Мне больше нечего добавить. Я не чувствую.
Как она может опять что-то почувствовать? Эта мысль чужда ей, и Кэрис вновь и вновь обдумывает предложение своей матери, размышляя о том, будто Рик к ней неравнодушен. А через некоторое время осознав, что испытывает определенный интерес, девушка начинает ненавидеть себя. Черт. Она думала, что отстранилась от всего этого.
Кэрис сидит на рабочем месте, взяв Лайку на колени, перед ней открыта симуляция полета, и она сомневается, что действительно хочет это сделать, ее рука несколько раз поднимается и опускается, перед тем как включить Стенные реки. Она хочет написать Рику, как вдруг…
