— Ты должен согласиться на жизнь в Европии. Европия не решает за тебя.
— Господи. Почему ты мне не сказала об этом?
— Ты проявил такую отвагу, попросив об изменении правил. Я полагала, это будет ради общего блага, — думала, у вас получится. Я не знала… — Она умолкает.
— Нет, — уныло отвечает Макс, — по-моему, никто из нас не знал, чем это обернется. Они в космосе. И у них в запасе воздуха на девяносто минут.
В ее голосе слышится грусть:
— Я не знаю, где сейчас Франческо.
Макс кладет руку ей на плечо:
— Это нечестно, тетя Прия. По отношению ко всем нам.
— Так и есть. Так было. Но он не был столь храбрым, как ты. Он не хотел бороться с системой. Вместо этого разочаровался в ней и уехал.
— Я чувствовал такой страх, когда был с ней, — говорит Макс. — Я не смог бы еще десяток лет жить так. Постоянно боясь, что нас поймают и выгонят.
— Только ты мог бы принять такое решение.
Макс ударяет ногой по складному стулу, и он отлетает. Прия наблюдает за короткой вспышкой его гнева, на ее лице только жалость и печаль.
— Ты ходил на поминальную церемонию по поводу кончины твоей девушки?
— Да.
— Мне тебя очень жаль. Я знаю, каково это — потерять любимого.
Макс кивает, у него мрачное выражение лица.
— Для тебя она была особенной. Поминки, наверное, стали тяжким испытанием.
— Ее семья другая. Это был «праздник жизни».
— О боже!
— Да, знаю.
Он впервые нормально улыбается, хотя на лице — отпечаток страдания. Ее поминки были болезненными. Они разрывали его на маленькие кусочки, прорезая грудную клетку, пока не вывернули наружу ребра, обнажив истрепанное сердце, бьющееся медленно, но все еще пульсирующее. Ведь это то, что, наверное, должно было случиться; вопреки голосу нашего горя, наши собственные сердца продолжают биться, хотя мы и молим о противоположном. Жизнь продолжается.
— Спасибо, тетя Прия. — В этом порыве он подходит и вновь обнимает свою тетю.
Она гладит его по спине.
— Я просто подумала, ты должен знать, — говорит она. — У тебя должна быть возможность поговорить о своих чувствах.
Он вдыхает сквозь зубы.
— Похоже, что так.
— Тебе нужно периодически возвращаться к этому, Максимилиан. Иначе оно разорвет тебя изнутри, вывернет наизнанку, а ее имя будет высечено на шрамах.
— Именно так я это и ощущаю. — Он смотрит на нее с невольным восхищением.
Она улыбается:
— Им никогда не понять, ты знаешь это.
— Наверное, так, — отвечает он. — Но я хотя бы знаю, что ты меня понимаешь. — Он наклоняется, чтобы поцеловать ее в макушку, а она шутливо отмахивается от него.
— Ты думал о том, чтобы поговорить с кем-то?
Макс пожимает плечами:
— Они прописали мне курс терапии. Я сижу в углу и разговариваю с автоматизированной программой через Стенные реки. Отличный способ почувствовать себя вменяемым.
— ПТСР[34]— это не шутки, Макс. Ты должен заботиться о себе.
Он рукой отбрасывает волосы со лба, кровь, появившаяся после его недавнего сражения с гусиным жиром, уже засохла.
— Иногда сидеть на терапии не лучший способ двигаться вперед.
— Не спорю. Но тебе надо убедиться, что ты эмоционально силен так же, как и физически. — Она жестом указывает на его исхудавшее тело. — Не уходи с головой во что- то слишком серьезное.
— Я никогда больше не буду астронавтом, тетя Прия. Это, наверное, самое серьезное из того, чем я когда-либо занимался.
— Пожалуй. Но ты же не можешь провести всю оставшуюся жизнь на родительском диване — это не то, чего бы она хотела.
Макс молчит, хотя и признает ее точку зрения.
— Чем ты собираешься заняться? — Прия несколько выжидающе смотрит на своего голубоглазого племянника.
— Я не знаю, — отвечает он, когда они возвращаются в торговый зал, озираясь по сторонам, — но не думаю, будто то, что осталось от моего будущего, находится здесь.
