Глава двадцать пятая
Макс направляется к светящемуся белому кубу больницы, отделение ничуть не изменилось с его последнего визита, только на стенах — таблички с другими именами, а в кроватях лежат другие дети. Бесконечный поток пациентов, нуждающихся в медицинских услугах врачей, или бесконечный поток врачей, нуждающихся в болезнях пациентов. Ему становится неловко от этой мысли, однако именно из-за его матери у него возникает все больше и больше подобных идей. Злость постоянно выталкивает их на неправильный путь, они резки друг с другом при каждом личном разговоре, поэтому не хотят общаться, в то время как должны делать попытки примирения.
Он идет прямо к палате Кента на верхнем этаже, встречая мать в коридоре, на ее лице такая же маска презрения, как и во время их последней ссоры в этом месте.
— Ты пришел. — Это все, что она говорит.
— Я хочу увидеть брата.
— О, теперь тебе это удобно. Ты никогда не заботился о нем прежде.
«Ну началось», — думает Макс. Как легко упустить из виду истину, когда аргументы превыше всего.
— Сейчас я здесь.
Она берет цифровой планшет возле двери рядом с палатой Кента, и мультяшный плюшевый мишка на Стенных реках в холле начинает весело скакать в их сторону.
— Ты не приходил сюда ради него.
— Ради него или ради тебя? — Макс впервые задается вопросом о том, что ей довелось пережить, когда он полетел к поясу астероидов. Он так хотел, чтобы они поняли его боль, что не подумал об их собственной. Ему казалось, они ее не чувствовали.
— Ради Кента, — сухо отвечает она. — Он в этом не виноват.
— Я знаю. — Макс закрывает глаза, не в силах перестать разжигать страсти. — Ты когда-нибудь спросишь меня о том, что я пережил там, наверху?
— Ты полетел. Потерпел фиаско. Я не уверена, что это стоит обсуждать.
— Она погибла, мам. Она умерла, чтобы спасти меня. Ты не можешь проигнорировать это.
— И мне тебя жаль, Макс, но данный факт не оправдывает того, что вы нарушили правила.
— Мы не нарушали правил, мы просили их изменить. И они выслушали нас, — говорит он. В отличие от тебя.
— Да, — отвечает она, стоя в ужасно узком коридоре, и, подавшись вперед, приближает к нему свое лицо так близко, что он может уловить в воздухе запах кофе, когда она дышит. — А ты не заметил, что всё… несколько изменилось, с тех пор как ты вернулся?
— Что ты имеешь в виду?
— Все отмены правил, самоанализы, разногласия?
— Отмены?
— Ты не заметил, — говорит она монотонным голосом.
— Нет. О чем ты?
— Типично для тебя. — Она отходит назад, поворачиваясь к двери палаты Кента. — Бросаешь вызов правилам утопии, а после того, как ты это сделал, даже не замечаешь, что происходит.
— Но…
— Я не знаю, что хуже: оспаривать правила или обеспечить наихудший возможный исход немногим людям, которым ты дал надежду.
— Ох, — говорит Макс, и его лицо становится мрачным.
— Вот что случается, — подытоживает она, — когда ты позволяешь ребенку бегать и делать все, что ему вздумается.
Зная, что это будет последней каплей, он тихо говорит:
— Я не ребенок.
Профессор бросает цифровой планшет и, когда он с оглушительным шумом падает на пол, произносит:
— Ты продолжаешь вести себя как ребенок, поэтому мы и относимся к тебе именно так. — Мультяшный мишка на экране перескакивает дверной проем, и она резко выключает картинку. — Почему ты меня не слушаешь? Я пытаюсь тебе помочь. Ты когда-нибудь поймешь это?
Он молчит, все его мышцы напряжены.
— Максимилиан, я знаю, что мы были жесткими с тобой, но Воеводство создано людьми и для людей. Ты все еще можешь исправить то, что натворил.
Макс молчит, обдумывая ее слова.
— Папе понравилась Кэрис, когда они познакомились.
Мать смотрит на сына в замешательстве:
— Что?
