ушел.
Макс посмотрел на нее с изумлением:
— Ты выросла не в Ротации?
— Я жила здесь до восемнадцати.
— Без переездов?
— Да. Я присоединилась к Ротации, когда мне было восемнадцать.
Макс откинулся назад.
— Ни одной Ротации до восемнадцати лет. Господи, только не говори об этом моим родителям, если ты когда-нибудь встретишься с ними, — они не одобрят. — Он откусил кусок от бутерброда, качая головой. — Не удивительно…
— Что не удивительно? — спросила она.
— Что Европия — все эта — кажется тебе слегка неудобным.
Она положила сэндвич.
— А тебе нет?
— Не особо. Я имею в виду, это стало неудобным теперь, когда я встретил тебя и должен буду переехать через два месяца.
Она беззвучно ахнула.
— Кэри?
— Ты переезжаешь?
Он пристыженно опустил глаза.
— Я в первой жеребьевке, Кэри.
— Почему я об этом не знала?
— Я ждал подходящего момента.
— И ты решил, что он настал сейчас? — Ее голос изменился, невольно выдавая нотки боли, но она ничего не могла с этим поделать.
— Я думал… думал, подожду, пока наступит идеальный момент.
Она, поразмыслив над этим, сказала:
— Ты думал, объявишь мне, что переезжаешь через два месяца, и это станет лучшим способом закончить наш идеальный день?
— Да, — сказал он, заметив, однако, ее ироничный взгляд. — Нет. Наверное. Да.
— Но, когда мы встретились, — вымолвила Кэрис, — ты управлял семейным супермаркетом. Только начал работать там для них.
— Нет, Кэри, — ответил он мягким тоном. — Я уже работал там какое-то время. Именно поэтому и был так огорчен. Слушай, я никогда не ожидал встретить кого-то, похожего на тебя, но так продолжаться не может — это не допускается, пока нет.
Она водила ногтями по лицу, разглядывая мох на камнях, обдумывая, что делать и что сказать. Наконец произнесла:
— Что сейчас происходит? Это все?
— Я не хочу, чтобы так было, — сказал Макс тихо. — Мне не хочется тебя терять.
— Ты как-то странно пытаешься меня удержать, Макс.
— У меня нет слов. Может, когда мы станем старше… — Он умолк, инстинктивно понимая, что не стоит поднимать глаза.
— Это все? — повторила вопрос Кэрис.
— Я просто не могу. Не могу. Как мы это оправдаем? Ни у кого из моих друзей такого не было. Ни у кого. — Она что-то пробормотала, и Макс продолжил: — Пожалуйста, не дави на меня этим понятием прошлого поколения по поводу отношений. Речь не об этом. Но то, как меня воспитали…
— Как, Макс?
Он тоже отложил остатки своего сэндвича.
— Я рассказывал тебе о моей семье. Они умирали за то, чтобы основать утопию. Мои бабушки и дедушки, их братья и сестры — мои двоюродные бабушки и дедушки — были первым поколением. Я из семьи основателей, Кэрис. Что тебе в этом не ясно?
Она молчала.
— Таких семей, конечно, много. Но моя… Мы ходили в языковую школу шесть дней в неделю. Моим первым рисунком на холодильник были золотые звезды Европии на синем фоне. Господи, моими первыми словами, похоже, являлась клятва.
После этих слов на лице Кэрис появилась улыбка.
— Мои бабушка и дедушка по отцовской линии изначально попали в утопию из Индии и Испании, по маминой линии — из Швейцарии и Италии. У моей бабушки докторская степень в генетической педиатрии, так же как и у мамы.
Кэрис сидела неподвижно, укрощенная весомостью наследия его семьи, но восхищенная шансом узнать детали, которых она так долго ждала, не решаясь об этом спросить.
