В глазах у Дэниелы страх.
Атмосфера в салоне электризуется.
Наш водитель сворачивает на Мичиган-авеню, забитую до отказа в час ланча.
Вдалеке уже вырастает сложенный из желтоватого известняка Уотер-тауэр, кажущийся, впрочем, карликом в окружении небоскребов, которые вытянулись вдоль дорогущей Великолепной мили.
«Эскалейд» останавливается у главного входа, но я прошу водителя высадить нас где-нибудь под землей.
С Честнат-стрит мы спускаемся в темноту многоуровневой парковки.
На четвертом уровне сверху я прошу остановиться.
Пока что признаков слежки заметно не было.
Хлопают дверцы. Эхо отскакивает от бетонных стен и колонн, и «Кадиллак» уезжает.
Уотер-тауэр-плейс – это вертикальный молл с восемью этажами бутиков и дорогих магазинов вокруг атриума из хрома и стекла.
Мы поднимаемся на уровень мезонина, где расположены все рестораны, и выходим из стеклянного лифта.
Из-за снежной погоды людей внутри больше обычного.
Первые секунды я чувствую себя каплей в море.
Находим скамеечку в тихом уголке, в стороне от основного пешеходного трафика.
Сидя между Дэниелой и Чарли, я думаю обо всех остальных Джейсонах в Чикаго, готовых на все, готовых даже убить, чтобы только оказаться на моем месте.
Перевожу дух.
С чего же начать?
Смотрю в глаза Дэниеле. Убираю за ухо выбившуюся прядку.
Смотрю в глаза Чарли.
Говорю, как сильно я их люблю.
Говорю, что прошел через ад, чтобы сидеть сейчас здесь, с ними.
Начинаю с похищения, случившегося погожим октябрьским вечером, когда меня под дулом револьвера заставили ехать на заброшенную электростанцию в Южном Чикаго.
Рассказываю, как испугался, как думал, что меня убьют, и как пришел в себя в ангаре какой-то загадочной научной лаборатории, где люди, которых я никогда не видел, не только знали меня, но и ждали моего возвращения.
Жена и сын внимательно слушают подробности моего первого побега из лаборатории «Скорость» и возвращения домой на Элеанор-стрит, туда, где я жил один, потому что когда-то решил посвятить себя научному поиску.
Я говорю о мире, в котором мы с Дэниелой так и не поженились, а Чарли так и не родился.
Рассказываю Дэниеле о встрече с ее двойником на открытии выставки в Бактауне.
О том, как меня схватили и посадили под замок в лаборатории.
О побеге с Амандой.
Потом описываю мультивселенную.
Каждую открытую нами дверь.
Каждый разрушенный мир.
Каждый Чикаго, бывший не совсем тем, не совсем моим, но на шажок приближавший меня к дому.
Кое-какие детали я упускаю.
Это то, о чем я не могу рассказать.
О двух ночах, проведенных с Дэниелой после открытия инсталляции.
О том, что дважды видел ее смерть.
Когда-нибудь, в более подходящее время, я расскажу ей и об этом.
А пока, рассказывая, я пробую поставить себя на место жены и сына.
По лицу Дэниелы текут слезы.
– Ты мне веришь? – спрашиваю я.
– Конечно, верю.
– А ты, Чарли?
Сын кивает, но думает о чем-то своем. Взгляд его скользит по проходящим мимо покупателям, и я спрашиваю себя, в какой мере до него дошло все, что я сказал.
Как поверить в такое? Как такое принять?
