Теперь он целует ее под ухом. Когда такое было в последний раз? Дэниела уже и не помнит.
Он опускает руки в воду.
Переплетает свои пальцы с ее.
– Тебе надо поесть, – говорит женщина. – Я разогрею.
Она пытается пройти мимо него к холодильнику, но он не пропускает, встает у нее на пути.
Теперь они стоят лицом к лицу. Она смотрит ему в глаза, и, может быть, от того, что оба они выпили, воздух сгущается, как будто каждая молекула зарядилась энергией.
– Господи, как же я по тебе соскучился!
– Признайся-ка честно, сколько ж ты выпил с…
Он снова целует ее, прижимает к шкафчикам так, что столешница режет ей спину, шарит по бедрам, рвет рубашку из джинсов, и его ладони обжигают кожу…
Она отталкивает его к столу.
– Господи, Джейсон!
В приглушенном свете кухни Дэниела смотрит на него пристально, пытаясь понять, что это за энергия, с которой он вернулся домой.
– С тобой там что-то случилось, – заявляет она.
– Ничего не случилось. Просто потерял счет времени.
– Ничего? И ты не заболтался с какой-нибудь девчушкой из компании Райана и не почувствовал себя двадцатипятилетним? И не заявился домой с пружиной в штанах, притворяясь…
Джейсон смеется. Весело.
– Что?
– Так ты думаешь, все дело именно в этом? – Мужчина снова наступает. – Я вышел из бара – голова на плечах, а мысли в разлете. Вообще ни о чем не думал. Ступил с тротуара на проезжую часть, а там такси. Повезло, что он еще не размазал меня по всей дороге. Напугал до смерти. Не знаю, как это объяснить, но с того момента – в бакалейном, пока шел домой, и вот теперь в кухне – я чувствую себя по-другому. Живым. Как будто впервые взглянул на жизнь ясными глазами. Взглянул и увидел все, за что должен ее благодарить. За тебя. За Чарли.
Злость в душе Дэниелы начинает таять.
– Мы так погрязли в рутине, так привыкли идти в колее, что перестали видеть наших любимых такими, какие они есть, – продолжает Джейсон. – Но сегодня, прямо сейчас, ты для меня та же, что и тогда, когда мы только встретились, когда твой голос и твой запах были целой новой страной… Я, наверное, несу бред.
Дэниела подходит к нему, берет его лицо в ладони, целует.
А потом, взяв за руку, ведет наверх.
В коридоре темно, и она не может вспомнить, когда муж делал что-то такое, отчего ее сердце колотилось вот так, как сейчас.
У комнаты Чарли Дэниела останавливается на секунду, прикладывает ухо к двери и слышит приглушенную, ревущую в наушниках музыку.
– Горизонт чист, – шепчет она.
Осторожно, едва ли не на цыпочках, они проходят по скрипучему коридору.
В спальне Дэниела запирает двери и выдвигает верхний ящик комода, чтобы поискать свечу, но Джейсону не терпится. Он тянет ее к кровати, толкает на постель и наваливается сверху, целует, запускает руки под одежду, шарит жадно по телу.
Она чувствует что-то влажное на щеках, на губах.
Слезы.
Его слезы.
Она сжимает ладонями его лицо.
– Почему ты плачешь?
– У меня было такое чувство, будто я тебя потерял.
– Ты не потерял меня, Джейсон. Я здесь, малыш. С тобой. Я – твоя.
Он раздевает ее в темноте спальни, а она думает, что никогда и никого не хотела так отчаянно, как его сейчас. Злость и раздражение ушли. Сонливость рассеялась. Дэниела как будто вернулась в тот день, когда они впервые занимались любовью у нее в лофте. Бактаун мерцал за огромными окнами, и она приоткрыла их, чтобы впустить бодрящего октябрьского воздуха, и вместе с ним в комнату проникли голоса людей, возвращающихся домой из баров, далекий вой сирен и гул машин громадного отдыхающего города – притихшего, но не умолкнувшего до конца, не отключившегося полностью, лишь сбавившего обороты до уютного, успокаивающего ворчания.
На пике экстаза Дэниела изо всех сил старается не вскрикнуть, но сдержаться не получается. Ни у нее, ни у Джейсона.
Сегодня не получается.
Потому что сегодня что-то изменилось. Изменилось к лучшему.
Нет, они не были несчастны эти несколько последних лет. Даже наоборот.
Но она давно-давно не испытывала этого ощущения сумасшедшей, головокружительной любви, которое вскипает в самом низу живота и опрокидывает мир навзничь.
