Мы смеемся, хохочем – наверное, до неприличия громко, но нам это надо.
– Справишься тут без меня? – спрашивает Лукас, поднимаясь из-за стола, чтобы сходить в туалет.
– С места не сдвинусь.
Но она все равно оглядывается.
Я провожаю ее взглядом – она проходит к бару и исчезает за углом.
Остаюсь один. Ситуация почти невыносимо заурядная. Окидываю взглядом зал, останавливаясь на лицах официантов, посетителей… Десятка два шумных разговоров сливаются в бессмысленный, неразборчивый гул.
А если бы люди знали то, что знаю я?
Возвращаемся. Холодно и мокро.
Возле отеля замечаю мигающую через дорогу вывеску местного бара, «Виллидж тэп». Поворачиваюсь к своей спутнице:
– Как насчет по стаканчику на ночь?
Время позднее, и обычная для вечера компания изрядно поредела.
Садимся у бара. Бармен у тачскрина проверяет чей-то билет. Закончив, поворачивается и смотрит сначала на Аманду, потом на меня. Бармен – Мэтт. В моем мире Мэтт обслуживал меня, наверное, тысячу раз. В тот мой последний вечер он наливал нам с Райаном Холдером.
Но сейчас в его взгляде ни намека на узнавание. Обычная, ничего не значащая любезность.
– Что будете, ребята?
Аманда заказывает вина. Я прошу пива.
Мэтт открывает кран. Наклоняюсь к Лукас и шепчу ей на ухо:
– Я знаю этого бармена. А вот он меня не узнает.
– Ты его знаешь? Это как?
– Это бар, куда я обычно хожу у себя дома.
– Нет. Это не твой бар. И, разумеется, он не узнает тебя. А чего ты ждал?
– Просто как-то чудн
Мэтт приносит выпивку.
– Хотите открыть счет?
У меня нет ни кредитки, ни какого-либо удостоверения – ничего, кроме трубочки налички во внутреннем кармане куртки, рядом с нашими оставшимися ампулами.
– Сегодня наличными. – Опускаю руку в карман за деньгами. – Кстати, меня зовут Джейсон.
– Мэтт, – представляется бармен.
– Симпатичное местечко. Ваше?
– Ага.
Местному Мэтту, похоже, абсолютно наплевать, что я думаю о его баре, и от этого безразличия становится печально и пусто. Аманда улавливает что-то и, когда бармен уходит, поднимает бокал и чокается с моей пинтой.
– За хороший ужин, теплую постель и за то, что мы еще живы.
В номере мы выключаем свет и раздеваемся в темноте. Постель воспринимается как чудо, из чего следует, что судить о качестве номера объективно я уже не в состоянии.
– Ты запер дверь? – спрашивает Аманда со своей стороны комнаты.
– Да.
Я закрываю глаза. Слышу, как дождь стучит в окно. Время от времени – шум проезжающей по мокрой улице машины.
– Хороший был вечер, – говорит Лукас.
– Хороший. По кубу я не скучаю, но без него как-то непривычно.
– Не знаю, как для тебя, но для меня прежний мир становится чем-то призрачным. Знаешь, как бывает со сном? Идет время, стираются краски, забывается логика событий, слабеет твоя эмоциональная связь с ним…
– Думаешь, ты когда-нибудь совсем его забудешь? Твой мир?
– Не знаю. Я только чувствую, что он отдаляется и уже не воспринимается как реальный. Потому что он и не реальный больше. Единственное, что реально сейчас, – этот город. Эта комната. Кровать. Ты и я.
Проснувшись посреди ночи, обнаруживаю рядом Аманду.
Ничего особенного. Мы много раз спали так в кубе. Обнявшись в темноте, две заблудших души.
Единственная разница в том, что сейчас на нас почти ничего нет, кроме нижнего белья, и у нее такая мягкая кожа…
За шторами дрожит неоновый свет.
