– На выходных ты охотилась вместе с… Элинор? – спросил я, когда она отсмеялась.
– Да. – Она помолчала, словно не зная, стоит ли рассказывать мне об этом. – Не хотелось уезжать, но пришлось. Мне легче рядом с тобой, когда я не чувствую жажды.
– Почему тебе не хотелось уезжать?
– Вдали от тебя мне… тревожно. – Ее взгляд был мягким, но пристальным, от него становилось трудно дышать. – Когда в прошлый четверг я просила тебя быть осторожнее, я не шутила. Все выходные я беспокоилась о тебе и больше ни о чем не могла думать. После того, что случилось сегодня, мне с трудом верится, что ты благополучно провел выходные и остался целым и невредимым, – она покачала головой и вдруг как будто припомнила что-то: – Вернее, почти невредимым.
– Что?
– Ладони, – напомнила она. Я перевел взгляд на почти зажившие ссадины на ладонях. От глаз Эдит ничто не ускользало.
– Я упал.
– Так я и думала, – уголки губ приподнялись. – Поскольку речь о тебе, могло быть и хуже, и эта вероятность не давала мне покоя все время, пока я была в отъезде. Эти три дня длились целую вечность. Я успела изрядно потрепать нервы Элинор.
– Три дня? А разве вы не сегодня вернулись?
– Нет, еще в воскресенье.
– Тогда почему же никто из ваших не появлялся в школе? – Вспоминая, как я изводился в ее отсутствие, я почувствовал раздражение, граничащее с злостью.
– Ну, ты же сам спрашивал, не жжет ли меня солнце, – нет, не жжет. Но в солнечную погоду мне лучше не выходить – по крайней мере, там, где меня может кто-нибудь увидеть.
– Почему?
– Покажу как-нибудь, – пообещала она.
Некоторое время я обдумывал ее слова.
– Могла хотя бы сообщить, что уже вернулась.
Она озадачилась.
– Но я же знала, что с тобой все в порядке.
– Ага, зато я не знал, где ты. И мне… – я смутился и опустил глаза.
– Тебе – что? – ее шелковистый голос гипнотизировал, как и взгляд.
– Глупо звучит, конечно, но… я места себе не находил. Я уж думал, что ты не вернешься. Думал, ты догадалась, что я обо всем узнал… и решила исчезнуть. И я не знал, как быть дальше… Мне надо было еще раз увидеться с тобой. – Кровь прилила к моим щекам.
Она молчала. Я в тревоге поднял глаза и увидел на ее лице отражение боли.
– Эдит, что с тобой?
Она тихо застонала.
– Так нельзя.
Я не понял, в чем дело.
– Что такого я сказал?
– А разве ты не видишь, Бо? Одно дело – мучиться самой, и совсем другое – когда страдаешь ты. – Ее полные боли глаза были устремлены на дорогу, слова сыпались так быстро, что я едва успевал понимать их смысл. – Не хочу слышать, что тебе пришлось так тяжело. Так нельзя. Я опасна, Бо. Тебе повезет, если ты останешься в живых.
– И пусть.
– Ну и глупо.
– Может быть, зато это правда. Мне все равно, кто ты. Уже слишком поздно.
Она негромко и резко выпалила:
– Не смей так говорить. Еще не поздно. Я могу сделать так, чтобы все стало, как раньше. И сделаю.
Я смотрел вперед, снова радуясь, что на мне шарф. Мою шею сейчас наверняка сплошь покрывали багровые пятна.
– Я не хочу, чтобы все стало, как раньше, – пробормотал я, думая, не убрать ли руку. И не стал. Наверное, и Эдит про нее забыла.
– Прости, это я виновата в том, что случилось с тобой. – В голосе слышалось искреннее сожаление.
Ночная тьма безмолвно неслась мимо нас. Я заметил, что машина сбавила скорость, и даже в темноте узнал привычные ориентиры. Мы въезжали в Форкс. Поездка заняла меньше двадцати минут.
– Завтра увидимся?
– А ты хочешь? – прошептала она.
– Больше всего на свете. – Я сам удивился тому, с какой страстью прозвучали эти слова. Не стоило и пытаться скрыть правду.
Она закрыла глаза. Но машина ни на сантиметр не отклонилась от середины ряда.
– Значит, увидимся, – наконец сказала Эдит. – Мне ведь тоже сдавать сочинение.
