– Стало быть, камня у вас нет? – спросила карга весело.
Я развела руками:
– Глупо получилось, согласна.
Карга снова засмеялась, все больше походя на старую ворону, и покачала головой.
– Чудная, ты, серая, ох чудная. Чутья много, а простых вещей не видишь. – Она снова глянула на белокожего. – Воровка, значит?
Я уперла руки в бока и выпалила:
– Ничего подобного!
Ведьма махнула рукой и запричитала:
– Где ж голова твоя была, желтоглазое дитятко, когда крала? Хотя чего уж, молодец.
Я тоскливо вздохнула, вспоминая, как красиво переливался гаюин всеми гранями, словно внутрь поместили крошечный костер, расплескивая радужный свет.
– Голова моя была там же, где и сейчас, – сказала я и сердито посмотрела на старуху.
– То-то и оно…
– Я не сделала ничего дурного.
– Угу…
Ведьма сунула в ноздрю костлявый палец, сосредоточенно поковыряла, затем вытащила оттуда здорового жука с блестящей спинкой и швырнула в траву.
– Вот окаянный, все время заводится. Чего только не делала – поганками травила, паука подсаживала, затыкала на ночь пробкой, чтоб задохся. Так он через другую ноздрю лезет.
Послышалось брезгливое фырканье белокожего. Солнечный эльф взращен на красоте и эстетике, а сморщенная ведьма с жуком в носу никак не вписывается в рамки прекрасного.
Варда все еще стоит рядом со скрещенными руками. Немного расслабился, видя, что старуха настроена дружелюбно.
– Ты маслом намазать попробуй, – посоветовал он. – Лапки соскользнут, жук сам и вывалится.
Старуха посмотрела на него, как на говорящего единорога.
– Мда? Попробоваю вечерком, – сказала она, затем глянула на меня. – Вот что, дитятко, хворый он, камешек энтот. Людям безвредно, а у эльфов ум и силы забирает. Померла б ты от него, коли с собой носить стала.
Варда глянул на меня и нехотя согласился:
– Это точно, бабуля. Серую еле откачали, когда свалилась с помутнением. Глаза закатились, лицо побледнело, вот как сейчас.
Я с опозданием обнаружила знакомый холод в конечностях и огненных муравьев под кожей. С ужасом поняла – приступ повторяется, наверное, потому, что не пила ледяного молока после первого раза.
Уши начало медленно закладывать, меня пошатнуло и повело в сторону. Варда успел подхватить под локоть и удержать на ногах.
Лисгард встрепенулся и проговорил в панике:
– О, сияющий источник! Это я виноват!
Варда скривился и отмахнулся от высокородного:
– Что ты несешь? Отойди!
Ведьма вздохнула, как сытый кот, которому принесли еще одну порцию сметаны и с надеждой ждут, чтоб съел. Оттолкнула в сторону белокожего, который успел подскочить и заглядывает мне в глаза. Затем хлопнула в ладоши и произнесла какую-то неразбериху на чужом языке. В воздухе возникла деревянная посудина и зависла на месте.
Ведьма взяла чашку и приказала Варде:
– А ну-ка, милок, подержи голову желтоглазой, не в то горло потечет – задохнется ж.
Рыжий с сомнением посмотрел на старуху, но указания выполнил – крепко сжал мне лицо и надавил на щеки, чтоб не смогла закрыть рот.
Ведьма шагнула, спина скрючилась, она одним движением влила в меня содержимое чашки.
Язык сковало диким холодом, жидкий лед потек в горло, обжигая внутренности, словно проглотила саму зиму, затем упал в желудок. Холод из центра солнечного сплетения расползся по телу, разум сковало, и я подумала, что еще немного – и рассыплюсь, как хрустальная ваза Эолума, если стукнуть чем-то твердым.
Спустя вечность оцепенение начало спадать, приятное тепло зашевелилось в пятках и быстро распространилось по телу, противный шум в ушах отступил. Я пошевелила пальцами, затем смогла приподнять руку.
Ведьма отшагнула назад с довольной улыбкой, щелкнула пальцами, кружка растворилась в воздухе, словно была из него соткана.
– Ну как тебе, дитятко, ледяное молоко? – спросила она похихикивая.
Отстранившись от Варды, который все это время удерживал мое лицо, я уперла ноги в землю и выпрямилась. Лоб чешется, как после недельных странствий по песчанику.
– Ощущение, что проглотила ледник, – сказала я и поскребла ногтями кожу. – А потом приятно даже.
Старуха поправила платок и покачала головой.
