жадными глазами летнюю ночь, вписалось в память вместе с тихими бабушкиными рассказами – но оно мешало, мешало, мешало! Как мешали бы верблюду жабры! Мешало своей неуместностью. Здесь и сейчас не нужны были ни стопки священных книжных миров, ни восторженные падения в звездный колодец – ничего, кроме волчьей науки огрызаться. Огрызаться быстро и решительно. И помнить, что вокруг рыщут стаи тех, кто желает сожрать тебя как последнего лоха. Нужна была хорошая реакция в этой новой свободной жизни, которой Митя, видимо, не обладал. Но сознаться в своей ущербности, смириться с ролью человека-атавизма Митя не мог.
Правила, по которым жили 'дежурка' банка 'Югинвест', все остальные 'дежурки' Ростова-на-Дону, вся остальная страна, требовали не оставлять дело безнаказанным.
Толик вздохнул.
– Эх, свел бы я тебя с надежным человеком. Но ему, кэ че, еще полгода досиживать. А с другими я б не рискнул. Знаешь, всякое бывает. Нужно на сто пудов быть в человеке уверенным.
– Ясное дело. Только где такого найти?
– Зря п?шь! Есть такие люди. Это ты где-то по своим университетам уродов понацеплял. Но кто тебе виноват?
Толик вздохнул еще раз. До этого Митя вообще не помнил, чтобы Толик вздыхал вот так, мечтательно. Его всегда немного обветренные губы сложились в томную полу-улыбку.
– А так бы можно было. Пару косточек поломать, череп бы пробить. Пусть лежит, думает. Может, с пластиной в голове и поумнеет. Встанет на ноги, опять повстречать его в спокойной обстановке или лучше вывезти куда-нибудь.
– Может, я сам? Мне главное разозлиться.
– Тебе нельзя, чудило! У него ж все твои данные. Он же твои документы отксерокопировал. Ментам даже искать не надо. Он только побои снимет, в тот же вечер тебя закроют. Ты еще говоришь, пахан у него бывший гэбэшник. Они и так бы к тебе пришли, если что, но тогда нужно было бы отмазку крепкую иметь: был там-то и там-то, с теми-то и с теми-то. Идти в отказ до конца.
– Само собой.
– Эх, и мне нельзя. Сам понимаешь. А черт этот, про кого говорю, только через полгода откинется. За других я бы не поручился. А так можно было бы.
Толик говорил на понятном Мите языке. Выучить его было несложно: начав работать в охране, Митя будто сел в тюрьму – все вокруг ботали и разбирались 'по понятиям'. Впрочем, и вне охраны, куда бы он ни попадал, везде рано или поздно кто-нибудь говорил: 'забьем стрелку', 'чисто кидалово', 'ответишь за базар'. Душок тюрьмы можно было уловить повсюду. В автобусах и маршрутках сплошь звучали воровские народные, хотя наверняка совсем немногие из водителей когда-либо бывали по ту сторону тюремного забора. Подростки возле подъездов толковали, как опытные уркаганы, переигрывая разве что самую малость. Эта незримая тюрьма, будто грибница, пронизывала жизнь насквозь. Рано или поздно то тут, то там вылезали грибочки. Сначала Митя не замечал. После того, как КолЈк Горелов перестал приезжать в банк с новеньким кольтом под свитером, после того, как медленно осела поднятая потопом муть и все стало чинно и основательно, Митя, бывало, оглядывался: куда оно делось? 'Не все так безнадежно, – думал он. – Изживем, переболеем'. В конце концов, и Колек стал же солидным предпринимателем, и Мавроди в малиновом пиджаке больше не поздравляет страну с Новым годом.
Но вдруг Митя обнаруживал самого себя рассуждающим, можно ли кому-нибудь заказать покалечить Олега, – и рассуждал он не о том, будет ли это праведно, а о том лишь, не вляпается ли он в большую проблему, чем пытается решить? То, что когда-то мелькало как журнальные картинки, как кино, вдруг оказывалось внутри.
И главное, он вполне мог ужиться с этим. Снова все было точь-в-точь так, как тогда, когда он стоял с другими охранниками перед банком, держал сверкающий гореловский кольт и остро желал быть своим этому лихому парню, начинавшему когда-то с 'гоп-стопа'. (Запомнилось, как Толик сказал тогда: 'Да, этот кореш, в натуре, на многое способен'.) Как тогда, он был готов отбросить все ненужное и хотя бы притвориться, хотя бы на время, таким же способным на многое парнем. К своему удивлению, Митя начал замечать, что в этом туманном и мрачном на первый взгляд мире гораздо больше ясности. Простоты и ясности. И надежности. Он никак не мог бы себе представить, что кто-нибудь из 'Аппарата' решился бы пойти с ним к Олегу. Как ни крути, но те люди, с которыми он чувствовал себя гораздо уместней и комфортней, оказывались совершенно бесполезными в трудную минуту. Среди них он чувствовал бы себя, как в крепости, которую враг не в силах взять штурмом, но в которой закончились пища и вода.
Свернув на Кировский, Толик сбавил скорость и скоро встал совсем, чтобы оглядеть переулок.
– Ты, кэ че, не на тренировку идешь, – сказал Толик, трогаясь. – Хочешь порубиться, на ринг полезай. Ты дело идешь делать. Иногда можно, не поверишь, и овечкой прикинуться, если для дела опять же нужно. Мозги, – он постучал пальцем в лоб, – всегда включай.
Митя коротко кивнул. И выглядело это так, как он кивал Трифонову в ответ на его вопрос во время лекции: 'Это понятно?' – мол, не задерживайтесь, профессор, все понятно, налету схвачено. Толик разбирался в этих делах не хуже, чем Трифонов – в геохимических барьерах.
До работы в банке Толик некоторое время промышлял по району распространенным в то время бизнесом, выбиванием долгов. Не все из той дворовой бригады попали в банк, а Толик попал. По рекомендации его бывшего тренера: совершенно случайно тот разговорился с Рызенко в гостях у кого-то из общих знакомых – мол, был хороший парень, удар как из пушки, и мозги на месте, да вот встал на скользкую дорожку. И вместе с Толиком попал в банк его лучший кореш, Вовка Амелин. Их называли 'опергруппа'. Само собой, никто из них в штате банка не состоял. Но каждый день белоснежная 'Субару' с четырьмя крепкими ребятами, которые никогда ни с кем сами не заговаривали и в глаза не смотрели, а целились, стояла под окнами 'Югинвеста'. А если не стояла, то все знали: опергруппа на задании. Толику нравилось: работать, ощущая, что тылы плотно прикрыты, было намного приятней. И все было бы хорошо, если бы его лучший кореш Вовка Амелин не занялся, как говорил Толик, клубной самодеятельностью. Решил подработать. 'Даже пистолет купил, хотя никогда мы со стволами дел не делали. Взял, кэ че, идиот, шабашку, на дом'. Толик сразу отказался и Вовке сильно не советовал. Так и вышло, как он предупреждал. Да и не могло оно закончиться иначе. Когда вывозишь человека на левый берег Дона, связываешь ему руки, ставишь на колени и суешь ему в рот 'ПМ', ты хотя бы поинтересуйся заранее, не поленись – а кто он, собственно, такой в этой жизни. А он оказался братом очень большого мента. Вовку закрыли на пять лет, остальным троим, включая и Толика, предложили перейти на работу обычными охранниками. Толик не спал ночь, мучался, но все-таки согласился. Его кореша, сказав, что собаками не работали и работать не собираются, из банка ушли и перестали с ним здороваться. Но и тут он оказался прав: одного из них завалили через два года, второго закрыли, как Вовку. Толик долго маялся, ломал себя. Поначалу держался гордо, был закрыт на сто замков. Но потом оказался не вредным и не глупым человеком. Митя сблизился с ним. Насколько вообще умел сближаться с людьми.
– Смотри, не бузи, не шуми, – продолжал обучение Толик. – Кэ че, веди себя прилично, как у невесты на смотринах.
– Ну? если планка не упадет.
– Ха! Не упадет! Прям безбашенный нашелся! – Он, казалось, рассердился. – Ты думаешь, бабки выбивать – это так, кэ че, хобби для дебилов? Это, знаешь, работа. Трудная работа, между прочим. Сидишь по целым дням в машине, пасешь кого-нибудь. Ни пожрать нормально, ни помыться. В любой момент можно в ментовку загреметь, а выбьешь или нет, заметь, ты еще не знаешь. И потом, это не отмороженная работа. Это только в кино утюги на пузо да паяльники в жопу. А чисто бабки забрать, чтобы и самому под статью не затарахтеть, и дело сделать, это тебе не паяльник в жопу, нет. Это, между прочим, психология. Ты его напугай, и не словами напугай, а делом. Слова тебе и шестилетний пацан такие расскажет, что дух захватит. Иногда просто проехался с клиентом за город в машине – и все молчат, а он и так и сяк: ребятки, да куда вы меня везете, да что собираетесь делать, да я все отдам – а в ответ тишина? Да не убивайте вы меня – а ни у кого даже ствола с собой нет. Это вот шоу такое, понимаешь? Голливуд отдыхает!
Митя уловил в его голосе неожиданную – видимо, и для самого Толика неожиданную – ностальгию. Вроде бы столько лет прошло и все давно стерлось. Столько раз уверенно повторял себе и другим: 'Нет, ну его на? Главное, вовремя остановиться. Живешь, может, и неплохо. Но недолго'. Давным-давно пообтерся, привык к простой работе. Столько лет в охране – сутки-двое, сутки-двое, свой календарь, чего уж про
