Ощутил на себе взгляд: девушка стояла, опершись о перила, смотрела глазищами цвета сочной весенней листвы.
– Вы фокусник? – спросила она.
Женя сжал шарики в кулаке, дунул, разжал пальцы, показывая пустую ладонь, и девушка зааплодировала.
В кино они пошли вчетвером: Женя, Тимофей, красотка Аня и грудастая да губастая Анина подруга, чье имя Женя выветрил из памяти, зло и без всякого удовольствия кончив в презерватив. Полутьма кинотеатра перетасовала их пары, и вот безымянная подруга уже виснет на нем, давя меж телами объемный бюст, а Тимофей не сводит глаз с Ани, своей будущей жены.
– Дом протопился, – сказал Тимка, собирая рюмки. – Продолжим в тепле?
Женя с ловкостью неудавшегося иллюзиониста отодвинул от себя телефон и гаснущее Анино лицо.
Дождь барабанил по крыше беседки, холод заползал в раструбы валенок.
– Хорошо все же, что дачу не продали, – проговорил Женя. – Карапузов наплодите, будете с детишками ездить.
– Главное, чтоб крестный папа с ними приезжал.
– Это я, что ли? Почту за честь. Вы уж быстрее, охота с крестниками понянчиться.
Тимка расставлял на кухне закуски и посуду, а Женя порылся в своей спортивной сумке.
– Слушай, Коротич, раньше времени поздравлять нельзя, но это такой подарок… мелочь.
– Я не суеверный, – улыбнулся хозяин дачи.
– Ну тогда с наступающим.
Тимка ахнул. Пальцы забегали по прямоугольнику видеокассеты. Обшарпанный картон коробки, остатки упаковочной пленки, надпись фломастером: «На даче у Тимы, 1995».
– Ни хрена себе! – искренне восхитился он. – Откуда? Я и забыл, что снимали. Ну да, у Жорки же камера была. Да это сокровище!
– Там целый фильм, – сказал Женя, наслаждаясь произведенным эффектом, – по мотивам «Охотников за привидениями». Ты – Питер, я, конечно, Иган. Серега – как его там, ну негр… Кассета – это так, на память. Вот флешка, я оцифровал все, посмотришь на компе.
– Сейчас посмотрю! Сейчас! – Он засеменил на второй этаж, азартно посмеиваясь.
– В айпад всунешь? – спросил Женя растерянно.
Сверху донеслись грохот, скрип, возня.
– Видак же есть. На чердаке. Это же… – Тимка закряхтел, – как машина времени.
– Да посыпался давно твой видак. В холоде. Летучие мыши лазерную головку съели.
– А вдруг, – не унимался Тимка, – попытка не пытка. Да, блин.
Заинтригованный, Женя поднялся по ступенькам.
Тимка, взобравшись на раскладную лестницу, боролся с чердачным замком.
– Странно. Ключ вроде тот, а не подходит. Ты не разучился замки вскрывать, Гудини-медвежатник?
Рот Жени расплылся в ухмылке.
– Обижаешь, – промолвил он.
Проселочная дорога свернула направо. За изгибом грунтовки показалась деревня, подсвеченная охристым дыханием фонарей: дома из толстых бревен, массивные, крепкие, зажиточные. Стилизация под дворянскую усадьбу. И церквушка, тоже грузноватая, вот только без креста на куполе, лишь с загнутым, точно коготь, штырем.
Она не хотела всматриваться, но не могла. Когда человек на пределе, в глаза бросается каждая мелочь, особенно в зыбком сумраке. Слегка повернула руль, переместила взгляд.
Слева, за пустынным полем, тянулась лесозащитная полоса, прятавшая старенькую, но по-прежнему ложащуюся под составы узкоколейку. Грунтовка и железка сходились клином, уже скоро, вот-вот.
Две фигуры возились на мертвой пашне. Клевали землю лопатами или…
Фонари семафора без предупреждения налились кровью.
Она затормозила перед опускающимся шлагбаумом. Железнодорожный светофор поочередно подмигивал то левым, то правым глазом. Неразборчивое, хищное заигрывание.
Впереди, между красно-белой преградой и рельсами, оказался желтый «ниссан». От колеи автомобиль отделяло не больше пяти метров. Водитель, видимо не услышал звуковой сигнал; был ли он вообще, монотонный звон металлического колокольчика? Женщина не помнила, хватало панических клаксонов (они найдут его!) в голове.
Она протерла лицо скользкими стылыми ладонями.
Через переезд медленно, спотыкаясь и поскрипывая, ползла электричка. Словно не катила, а бормотала внутривагонным светом: одно окно, второе, третье – и столько чужих жизней за ними. Ей бы со своей разобраться и жизнью мужа, на которую покусился страшный диагноз, поставленный ее шестым чувством, этим безжалостным врачом. А ведь не знает, пьет сейчас с другом детства, большой, счастливый, он всегда с Женькой счастливый и заботливый, со всеми родными так…
