Факел в ночи

Сквозь звуки пыток из соседней камеры доносилось бормотание какого-то бедолаги, который едва выговаривал слова.

По крайней мере, я смогу применить навыки, полученные на тренировочных допросах Коменданта. Одно радует: те мучения от ее рук не пройдут даром.

Спустя какое-то время я услышал поворот ключа в замке. Надзиратель? Я напрягся, но это оказался всего лишь мальчик-книжник, тот самый, которого использовал Надзиратель, чтобы схватить меня. В одной руке ребенок держал чашку с водой, а в другой – миску с черствым хлебом и плесневелым вяленым мясом. С плеча у него свисало грязное одеяло.

– Спасибо. – Я выпил всю воду одним глотком. Мальчик не поднимал от пола глаз, пока ставил еду и складывал одеяло так, чтобы я мог дотянуться. Сейчас он явно хромал, хотя прежде ходил нормально.

– Подожди, – позвал я. Он остановился, так и не взглянув на меня. – Надзиратель наказал тебя еще больше после…

После того, как использовал тебя, чтобы взять меня.

Книжник мог с тем же успехом быть статуей. Он просто стоял, как будто ждал, скажу ли я еще что-нибудь – не столь очевидное. Или, может, он ждал, что я перестану болтать и позволю ему ответить.

Мне хотелось спросить его имя, но я заставил себя замолчать. Я считал секунды. Пятнадцать. Тридцать. Прошла минута.

– Ты не боишься, – наконец прошептал он. – Почему ты не боишься?

– Страх дает ему власть, – сказал я. – Это все равно что подливать в лампу масло, заставляя ее гореть ярче. Страх делает его только сильнее.

Я подумал, боялся ли Дарин перед смертью. Надеюсь, он умер быстро.

– Он делает мне больно. – Мальчик так вцепился в собственные ноги, что костяшки побелели.

Я поморщился. Мне хорошо известно, как Надзиратель делает людям больно – и как больно он делает книжникам в частности. Причем болевые опыты лишь часть этого. Дети-книжники занимались в тюрьме самой грязной работой: убирали помещения, обмывали пленников после пыток, голыми руками хоронили мертвых, выносили помойные ведра. Взгляд этих детей, мечтавших о смерти, давно потух.

Я не мог даже представить, что испытал этот мальчик. Что довелось ему увидеть.

Еще один страдальческий крик донесся из той же камеры. Мы оба вздрогнули и с тревогой взглянули друг на друга. Мне показалось, что он хочет что-то сказать. Но тут дверь камеры снова открылась, и на него упала жуткая тень Надзирателя. Мальчик засуетился, шмыгнул к двери, как мышь от кота, и скрылся в коридоре среди мерцающих факелов.

Надзиратель на него и не взглянул. Он пришел с пустыми руками. Во всяком случае, с виду. Но я не сомневался, что где-нибудь у него обязательно припасен инструмент для пыток.

Он запер дверь и достал маленький керамический флакон. Экстракт теллиса. Я мог лишь сдержать порыв и не броситься за теллисом.

– Я уж думал, ты потерял ко мне интерес. – Я проигнорировал флакон.

– Ах, Элиас. – Надзиратель щелкнул языком. – Ты служил здесь. Ты знаешь мои методы. Ожидание боли приносит столько же страданий, как и сама боль.

– Кто это сказал? – хмыкнул я. – Ты?

– Оприан Доминикус. – Он вышагивал взад и вперед, но мне до него было не дотянуться. – Он служил здесь главным тюремщиком во времена правления Таиуса Четвертого. Когда я учился в Блэклифе, его труды были обязательным чтением. – Надзиратель поднял флакон с экстрактом теллиса. – Почему бы нам не начать вот с этого?

Я промолчал, и он вздохнул:

– Зачем ты носил это с собой, Элиас?

«Рассказывай правду, которую желает слышать допросчик, – шипел в ухо голос Коменданта. – Но рассказывай частями».

– Рана не заживала. – Я похлопал по шраму на предплечье. – Единственное, что удалось раздобыть – это средство для очищения крови.

– Когда ты врешь, твой правый указательный палец подергивается, – сообщил Надзиратель. – Ну же, попробуй это остановить. И не сможешь. Тело не лжет, даже если лжет разум.

– Я говорю правду. – Во всяком случае, в некотором роде.

Надзиратель пожал плечами и потянул рычаг рядом с дверью. За моей спиной заработал механизм и начал натягивать цепи, сковывающие руки и ноги, пока меня не прижало к стене и мое тело не оказалось распластанным в виде буквы «Х».

– Ты знал, – спросил Надзиратель, – что одним набором щипцов можно сломать все кости в руке человека, если производить давление правильным образом?

Ему потребовалось четыре часа пыток, за которые он вырвал мне ногти и переломал черт знает сколько костей, пока я не рассказал всю правду о теллисе. Хотя я знал, что мог продержаться и подольше, но в конце концов ответил на его вопрос. Пусть лучше он считает меня слабым.

– Очень странно, – произнес он, когда я признался, что Комендант отравила меня. – Но… ах… – Его лицо озарила догадка. – Керис хотела убрать со своего пути маленького Сорокопута, чтобы без помех нашептывать все, что хочет и кому хочет. И в то же время она не хотела рисковать, оставив тебя в живых. Умно. Но также и несколько рискованно на мой взгляд, хотя… – Он пожал плечами.

Я сморщился от боли, чтобы скрыть удивление. Несколько недель я гадал, почему Комендант отравила меня вместо того, чтобы сразу убить. В конце концов решил, что она просто хотела, чтобы я подольше страдал.