Я натянул цепи, хотя знал, что это ничего не даст.
– Будь ты проклят!
Но Надзиратель уже ушел. Друсиус занял свое место, глядя на меня со злобой. Он записывал каждое мое выражение, пока за закрытой дверью кричал Тас.
37: Лайя
Проснувшись в подвале убежища, я прислушалась к себе. Нет, я не сожалела о том, что произошло. Но и не чувствовала себя счастливой. Мне бы хотелось понять свои ощущения, потому что я знала – это будет меня тревожить, пока не сумею разобраться. И сейчас, когда нам предстояло пройти еще столько миль, я не могла позволить себе быть рассеянной. Невнимательность приводит к ошибкам, а я уж и без того наделала полно ошибок.
Хотя мне не хотелось считать ошибкой то, что произошло между нами.
Когда Кинан отвернулся, я проглотила варево из трав, замедляющее цикл женщины, чтобы она не могла забеременеть. Этому меня научил Поуп. Я зашнуровывала ботинки и в то же время наблюдала за Кинаном, который, готовясь к дороге, переодевался в теплую одежду. Он почувствовал мой взгляд и подошел ко мне, пока я шнуровала ботинки. С робкой нежностью, что было так на него не похоже, он погладил меня по щеке. Его лицо озарила неуверенная улыбка.
«Не дураки ли мы? – хотелось мне спросить, – если решили искать утешения в объятьях друг друга в разгар такого безумия?» Но я не смогла заставить себя произнести эти слова. А больше спрашивать было не у кого.
Меня вдруг охватило острое желание поговорить с братом, и я со злостью прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Наверняка у Дарина была возлюбленная, прежде чем он начал учиться у Спиро. Он бы подсказал, нормально ли это – чувствовать беспокойство и смущение.
– Что тебя тревожит? – Кинан помог мне встать, крепко держа за руки. – Ты не жалеешь, что мы…
– Нет, – ответила я быстро. – Просто… не было ли это неправильно, когда такое кругом творится?
– Выкроить для себя час-другой блаженства в такое трудное время? – уточнил Кинан. – Это не неправильно. Ради чего тогда жить, если не ради таких вот мгновений удовольствия? За что тогда бороться?
– Я хочу в это верить, – сказала я. – Но чувствую себя виноватой.
Столько недель я сдерживала свои эмоции, загоняя их на самое дно души, и вот теперь они рвались наружу.
– Мы с тобой здесь, живые. А Иззи мертва, Дарин в тюрьме, Элиас умирает…
Кинан обнял меня и прижал к груди, положив подбородок на мою голову. Исходящее от него тепло и его запах – запах лимона и древесного дыма – тотчас меня успокоили.
– Переложи на меня свою вину. Я буду нести ее за тебя, хорошо? Потому что ты не должна так себя чувствовать. – Он чуть отклонился и приподнял мое лицо. – Постарайся забыть свои тревоги, хотя бы ненадолго.
– Только этим утром ты спросил меня, какой смысл в том, чтобы быть человеком, если не позволять себе чувствовать, – напомнила я.
– Я имел в виду влечение, желание, – щеки Кинана слегка зарделись, и он отвел взгляд, – а не вину и страх. То, что ты должна забыть. Я мог бы помочь тебе забыть, – он вскинул голову, и меня окатила волна жара, – но нам пора идти.
Я выдавила слабую улыбку, и он отпустил меня. Я поискала меч Дарина, а вставив его в ножны, снова нахмурилась. Я не должна отвлекаться. Мне нужно понять, что, черт возьми, творится в моей голове.
«Твои эмоции и делают тебя человеком, – сказал мне Элиас несколько недель назад. – Даже неприятные переживания нам нужны. А будешь не обращать на них внимания, они лишь станут навязчивее и острее».
Мы поднимались по ступенькам подвала, и Кинан отодвинул щеколду.
– Кинан, я не жалею о том, что случилось. Но я не могу так просто избавиться от вины.
– Почему нет? – обернулся он ко мне. – Послушай…
Мы оба вздрогнули, когда дверь подвала со скрипом открылась. В мгновенье ока Кинан выхватил лук, вставил стрелу и прицелился в вошедшего парня.
– Постой! – произнес голос. Фигура подняла лампу. Это был молодой кудрявый книжник. Увидев нас, он выругался.
– Я так и думал, что видел кого-то здесь внизу, – сказал он. – Вам надо уходить. Хозяин сказал, что сюда направляется патруль меченосцев, и они убьют каждого книжника, какого встретят на свободе…
Дальше мы не слушали. Кинан схватил меня за руку и потянул за собой вверх по ступеням, в темноту ночи.
– Туда, – кивнул он на восток, там, где за хижинами рабов виднелся ряд деревьев, и я припустила за ним, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце.
Мы прошли через лесок и снова повернули на север, пересекая обширные, невозделанные поля. Спустя некоторое время Кинан заметил конюшню и, оставив меня, скрылся. Залаяла собака, но лай внезапно прекратился. Прошло несколько минут, и Кинан вернулся, ведя за собой лошадь.
Я хотела спросить его про собаку, но увидев мрачное выражение лица, промолчала.
– Через этот лес ведет тропа, – сказал он. – Выглядит вполне проходимой. Да и снег падает достаточно обильно, чтобы за час-другой скрыть наши следы.
Он подсадил меня на лошадь перед собой, но увидев, что я сторонюсь его, вздохнул.
– Я не знаю, что со мной не так, – прошептала я. – Я чувствую себя, будто… будто не могу найти равновесие.