человеком. А когда книгу напечатали, то выкрал и тщательно хранил ее, считая историей становления себя как личности и как мага. Затем Слэйрус построил для себя белую башню на северо-востоке, в лесу, населенном лисами. Затем еще одну – здесь, в Волчьем саду – на месте бывшего святилища Элеи. Она не возражала – богиня вообще приглядывала за своим протеже и поощряла его затеи. А Слэйрус был любопытен. Он начал играть с тем, что раздражало его в людях сильнее прочего – с чувствами.
– Истина, любовь и вера, – тихо сказала я.
– Да, ты ведь узнала об этом в сказке, – мягко сказал Тоби, и я вдруг увидела, что он наклоняет голову совсем как Слэйто. Мимика, движения губ, прищур – все это было до боли знакомо, хотя я смотрела на чужое лицо. Между тем парень продолжал: – Сияющий стал подчинять себе людские чувства. Для них он создал особые хранилища – килиазы. Эти красивые ларцы были пропитаны магией настолько, что могли вмещать даже такую эфемерность, как чувства. Маг заключал их в килиазы и любовался хрупкостью чувств, словно бережный коллекционер. Все шло хорошо, пока он не решил пленить в одном из килиазов незамутненную любовь, чем и разозлил Элею. Богине совсем не хотелось, чтобы кто-то играл с чувством, которое лишь ей должно было быть подвластно. Все, что произошло далее, описано в сказке о Лисьем чертоге. Богиня решила пошутить, но забыла, что Сияющие гораздо ближе к людям, чем боги. Высший маг влюбился в девушку, которая раньше была лисой, и прожил рядом в виде дикого зверя всю ее недолгую жизнь.
Когда девушка-лиса скончалась, Слэйрус решил, что провалил экзамен на бога. Да и не хотел он больше быть богом. Его сердце было разбито, и внезапно он вновь почувствовал человеческие эмоции. Тут-то он и понял, как ошибся, отказавшись от них. Слэйрус выпустил все заточенные в килиазах чувства на волю, где, к его удивлению, они слились в чистые любовь, истину и надежду (это была именно надежда, а не вера). Вернуть их тем, у кого он их похитил, маг уже не мог. Но человеческие чувства крайне опасная сила в дурных руках, поэтому Слэйрус позаботился, чтобы никто не смог их получить. Маг запер чувства в трех особенных килиазах. Ларцы помещались в трех башнях, которые он успел создать в трех частях своего родного Королевства. Трех местах небывалой силы – там, где находились древние святилища тех богов, чьи имена были забыты еще до рождения Слэйруса. Магическая аура этих мест должна была охранять килиазы. После этого успокоенный маг лег и заснул в своей северной башне, так как более не знал, что делать со своей жизнью.
– Я думала, что автор дневника, Сияющий из Лисьего чертога и Слэйто – это один и тот же человек. Но теперь ни в чем не уверена, – проговорила я, взглянув на Тоби. Он все еще казался мне ужасным чужаком в одежде моего друга, копирующим его с жуткой точностью.
– Это верно и не верно одновременно, Лис. Слэйрус прошел долгий путь от человека, разочаровавшегося в жизни, до бога, но земная любовь вернула ему человечность. Это его полная история: он заснул, а Элея, возлагавшая надежды на своего протеже, навещала его в белой башне и грустила, если это чувство вообще было ей доступно.
Тоби нежно погладил Аэле по лбу. От него не укрылся мой испуганный взгляд на девушку, и я решила раскрыть карты:
– Значит, она все-таки богиня.
– Ну, разумеется, – произнес парень почти с укором. – Я думал, ты догадаешься намного раньше.
– Ты не мог так думать, тебя с нами раньше и не было, – отрезала я.
Тоби вздохнул:
– Значит, пришло время второй истории – рассказа о Тобиасе Тилльской Мрази.
– О том самом парне, которого пытались утопить в реке в лисьей маске? – спросила я, заранее зная ответ.
– Да, но ведь ты, кроме этого, почти ничего о нем не знаешь. Путешествовала с незнакомцем, доверяла ему, а это опасно.
Я поежилась. Тоби не выглядел опасным. Нет, страх – это последнее, что я испытывала, когда я смотрела на его некрасивое и грустное лицо. Даже нескладный Слэйто, не умевший толком держать свою симмскую саблю, казался опасным. Например, когда он сидел на берегу и замораживал озеро. А Тоби… он выглядел усталым и смирившимся со своей участью.
– Продолжай.
Парень кивнул.
– Я уже обмолвился, что долго болел после того, как чуть не утонул. И меня буквально вытянул с того света учитель, который зашел в нашу деревню. Его звали Фауло. Он был хорошим человеком, который не пытался убедить меня, что жизнь прекрасна. Он просто рассказывал истории, сказки, передавал слухи, новости, описывал обычаи и традиции, то, что происходило раньше, и то, чего никогда не произойдет. Он рассказывал мне о мире. Будил мой интерес. Я-то думал, что за пределами деревни меня ничто не ждет, а оказалось, что меня ничего не ждало только внутри этого мирка.
Тоби аккуратно подвинул Аэле, и девушка продолжила дремать, опираясь телом на мшистый валун. Сам он поднялся на ноги. Я была в недоумении: одежда Слэйто сидела на парне как влитая, хотя маг был по меньшей мере на голову выше моего нового знакомца. Тобиас отошел от меня, и я заметила, что он прихрамывает на левую ногу. Перехватив мой взгляд, парень неловко улыбнулся.
– Да, я пострадал в той истории сильнее, чем говорил. Хромой, некрасивый ублюдок смешанных кровей. Кому я был нужен в моей дыре? А за ее пределами меня ждал огромный мир. И я решил встать с кровати и исследовать его.
Фауло жил в Кармаке, и для начала я отправился навестить его. К несчастью, именно в это время по Королевству вдруг поползли слухи о близящейся войне с Тиллем. То здесь, то там вспыхивали восстания: люди нападали на соседей, которых знали десятилетиями. По северо-западу нашей страны прокатилась волна преступлений против выходцев из Тилля, позже историки назвали произошедшее Ниссианским восстанием, по имени города, в котором вырезали более трех сотен моих соплеменников. Но убивали не только в городах. Ты знаешь, как обо мне отзывались сверстники. Уже тогда в моей деревне не осталось и намека на дружелюбие к тилльцам и тем, кто с ними водился. Думаю, когда мою мать убивали, она благодарила всех богов за то, что я гостил у Фауло. Возвращаться я уже не стал. Было некуда.
Он замолчал. Я только сейчас заметила, как воздух вокруг наполнился яблочным ароматом. Солнце потихоньку садилось, и сумрак, как покрывало, оборачивал каждый
