Пырнуть я его не пырнула, а пощечину влепила. Она вышла звонкой, хлесткой и наводящей ужас исключительно на меня. Отбила руку, но боли значения не придала, съежилась под тяжелым немигающим взором воина. Мелькнула мысль: «Я забыла, с кем имею дело. Он тариец, и он меня сейчас убьет. А не убьет, так попользует. И потом убьет. А не убьет, так к чему-нибудь мерзкому принудит».
О, святая Иллирия!
Выдох — шумный, тяжелый, горячий — опалил мое лицо и заставил зажмуриться. Секунда потекла за секундой, а я, продолжая сжимать кинжал в одной руке, второй собрала на груди рубашку и приготовилась к страшному. И вот вопрос, посягательства стародавнего Дори приравниваются к угрозе или нет? Может, все же приравниваются…
— Торика, — шершавые пальцы мягко стерли слезу со щеки, — что за глупые предрассудки?
— Уходи, — прошептала сипя.
— Не смогу. — Инваго забрал и отбросил кинжал, сгреб меня в охапку, сжал, не позволяя отстраниться, и замер на долгие пять минут. А затем беззаботно спросил, как прошла моя сегодняшняя встреча со зверем. — Гайна, помнится, от страха облысела вся, а ты обошлась лишь икотой, и то не сразу.
Он провел рукой по моим волосам, раз-другой, а я молчу. Тошно от всей ситуации и собственных слез. Ведь зареклась не плакать из-за тарийцев, тем более им на радость.
— Торика? Ау…
— Ты ради этого пришел? — С голосом не совладала, повторно выдала слезливый сип.
— Нет. Я пришел, чтобы поддержать идею Храна в твоей интерпретации.
— Синяками и засосами?
— Немного увлекся. Прости…
— Сволочь. — Констатация факта, которую он принял за комплимент.
— Знаю. А потому готов искупить свою вину, — заминка и невероятное, — с честью и достоинством понести наказание в виде двадцати твоих засосов, пары царапин на скуле и укуса нижней губы.
И после всего он еще шутить изволит. Чтоб его!
— Исчезни, — бесцветным голосом попросила я, и он повиновался. С глаз исчез, но физически остался, погладил меня по спине. — О великий Адо, — прошептала, начиная свирепеть и вырываться из крепких объятий. — Да иди ты к бесам! Исчезни к демону… И руки свои от меня убери!
Отпустил, и я стремительно скатилась с кровати. Схватила халат, закуталась в него и, затянув поясок дрожащими руками, выдохнула:
— И чтобы в следующие ночи не являлся! Ни по делу, ни от балды! Понял?!
От стародавнего Дори ни звука. Сидит невидимый все там же и явно прожигает меня холодным хмурым взглядом.
— И если так нужны наглядные знаки Талловой страсти, я сама их себе нанесу.
— А справишься?
— Не вопрос, прикушу верхнюю губу, добавлю к засосам парочку укусов, ну и порядка ради на бедра и грудь ссадины нанесу железной щеткой, как от щетины. Результат будет один в один, хотя куда мне до твоих успехов. — И сильнее запахнула халат.
— Тора, я не настолько увлекся, — раздалось в комнате с раздражением.
— Ты… Ты вообще поступил, как редкостная мразь! Трудно было разбудить, растолковать по порядку, что и зачем? Помощь предложить в столь непростом деле, как нанесение доказательств?!
— А ты бы разрешила помочь? — Инваго вновь стал видим и объявился отнюдь не на кровати, а в шаге от меня. С места не сдвинулась, но вздрогнула всем телом.
— Как супруга тарийца и фактически его личная собственность, я не должна…
— Даже ради дела? — вкрадчиво вопросил он.
— Ради дела я бы нашла к кому обратиться.
— И подписала бы беднягу на открытые переломы конечностей, а возможно, и шеи, — мрачно ответили мне.
— Я бы обратилась к Храну! — едва поостывшая, вновь начала закипать. — Демон он или как?!
— Как демон, он в силах нанеси иллюзию лишь на труп, но весьма реалистично, — воин наклонился ко мне, вынуждая отступить к двери. Улыбнулся, не то моей реакции, не то своим мыслям. — К слову, с одним таким лорд Урос сейчас вовсю развлекается.
— Ч-что?
— Видишь ли, Даруш Темный не имел права заявляться к тебе в прошлую ночь, — жестко произнес Инваго.
— Мне это не приснилось…
— Нет. Поэтому Хран придал свежачку подходящий вид, а я переправил его адресату.
Сердце забилось испуганно, ладони похолодели, а мир при упоминании муженька вновь сузился до точки. И чтобы не потерять связи с реальностью, я уцепилась за трезвую мысль, вернее, за отрезвляющую и ужасающую вместе с тем идею.
— То есть вы поиздевались над трупом Тимкиного дяди?
