наблюдения, чтобы мы тут не сговорились и не затеяли мятеж.
Старуха обернулась и заговорила, обращаясь ко мне и Кэррику:
– Неужели вы ничего не можете сделать?
И все вывернулись, чтобы поглядеть на нас. Даже водитель.
– Черт! – буркнул Кэррик.
– Что это вы задумали? – подозрительно спросил узнавший нас водитель.
– Так они вам и скажут! – обрушилась на него старуха. – Ребята молодые, время на их стороне, а что они делают – нам бы следовало сделать с самого начала.
Я благодарно улыбнулась ей.
– Слушайте! – Немолодой водитель вскинул руки. – У меня внук заклеймен. Раньше мне на таких, как вы, и смотреть было противно. А это, можно сказать, открыло мне глаза.
Общее молчание.
– Я не хочу ехать с ними в одном автобусе! – вдруг завизжала средних лет женщина. – Нам достанется только потому, что мы их видели. Мы достаточно настрадались из-за тебя, Селестина Норт! Хватит задирать нос, делай, что тебе велено! И нас в беду не вовлекай!
Я поднялась и обратилась ко всем пассажирам. Ноги подгибались.
– Я на вашей стороне, вы же знаете! Я стараюсь доказать, что мы вовсе не порочны, а даже если мы и сделали какие-то ошибки, ничего ужасного в этом нет – на ошибках мы тоже учимся. Но мне нужно время, чтобы все это осуществить.
– Она единственная, кто борется за нас! – вступилась другая пассажирка. – Единственная, кто при этом не прибегает к насилию, точнее сказать. Хулиганы, которые устраивают беспорядки, нам только вредят, а Селестина действует мирно.
– Да, она права. И люди ее полюбили. Я слышала разговоры. Судят по-разному, но сама девочка им
– Никакой пользы от этого не будет, – сказал мужчина. – Поговорят и забудут, как всегда.
– Поговорят? – взвилась старуха. – Да мы никогда не видели столько поддержки. От нас зависит, будет ли поддержка и дальше расти.
– Поддержка будет расти, – твердо обещала я. – Я не допущу, чтобы «поговорили и забыли».
Водитель внимательно слушал, оценивал наши аргументы, словно тут, в автобусе, он и судья и присяжные.
– И мой внук снова будет жить нормально? – спросил он.
– Сделаю все, что смогу.
Он снова кивнул. Посмотрел Кэррику в глаза:
– Ты помогаешь ей?
– Она помогает нам всем.
– Куда едете?
Я протянула ему листок с адресом. Он прочел.
– Это срочно, я так понимаю.
Я кивнула.
– Так, все выйдут, я отвезу этих двоих туда, куда им надо. Возражения имеются?
Промолчали даже те, кто прежде сомневался.
– А станете болтать – я скажу, что вы все выдумываете, ясно? – для верности пригрозил водитель.
Женщина, сидевшая впереди, пожала нам руки и пожелала удачи.
– И знайте: я только ради них выхожу, – заявил мужчина, с которого начался протест. Он глянул на меня и добавил: – Помоги нам всем, Селестина. Ты справишься. – У двери он приостановился и ткнул пальцем водителю в лицо: – Смотри, отвези их куда надо.
Я смотрела, как они выходят, – смотрела сквозь слезы благодарности. Да, сделаю все для них, для каждого.
Водитель сел за руль и закрыл двери. Ждавшие на остановке так и не смогли войти и, не понимая, злобно глядели на нас.
Заурчал мотор, мы тронулись с места.
В автобусе я утратила веру в человечество. В автобусе мне ее вернули.
Водитель подвез нас как можно ближе к дому Мэри Мэй, но не слишком близко, потому
