– Говори! – Мона еще разок пихнула меня в спину.
Я все-таки попыталась вернуться, втиснуться между Моной и старухой, но они уже сцепили руки. Я понимала, что камеры направлены на нас, нельзя устраивать сцену. Со стороны это выглядело так, словно меня выталкивали из толпы.
Чей-то голос:
– Это Селестина.
Мое имя всегда легко разобрать, даже если кто-то обсуждает меня в сторонке, думая, что я не услышу. Обе «с» свистом пронеслись над толпой, свист стихал, превращался в шипение, а потом замер.
Я сделала несколько шагов и встала лицом к толпе.
– Меня зовут Селестина.
Слишком тихо. Леннокс тут же заорал:
– Мы тебя не слышим! Поднимись на сцену!
Я сердито оглянулась на него, но его крик подхватили другие. Я думала, стражи не позволят, но они толком не понимали, что нужно делать, никто не контролировал ситуацию, кто-то из их же людей только что перешел на нашу сторону, а верховный судья удалился в замок. Они молча смотрели, как я лезу на помост. Я откашлялась. Жуть какая, тысячи людей смотрят, а на мне обтягивающая красная комбинация, все мои изъяны, все недостатки напоказ. Это они придумали, чтобы нас унизить, но – не сработало. Помните, как советуют людям, боящимся публичных выступлений? Вообразите, что все стоят перед вами в нижнем белье. А тут и воображать не надо. У каждого все несовершенства напоказ. Нет передо мной и одного идеального человека. И никто не станет меня судить – наоборот, глядя на этих загнанных людей, я ощутила такой прилив сил, что куда и страх подевался.
– Меня зовут Селестина Норт, – сказала я громко, и мое имя разнеслось над густой толпой.
Мне ответили громким приветственным кличем – этого не ожидала ни я, ни стражи: они напряглись, готовясь подавить бунт.
– Вчера вечером я смотрела интервью судьи Кревана. Мы все слышали, что он говорил, а теперь, надеюсь, он слышит меня. Теперь моя очередь.
Один из стражей двинулся к помосту, чтобы остановить меня.
– Свободы слова нас никто не лишал, – напомнила я ему. Страж оглянулся на своего командира – тот кивнул, и страж остановился.
Я сама не понимала, откуда берутся слова. Все, что я думала и чувствовала накануне, когда смотрела интервью Кревана, само собой выплескивалось теперь из меня.
– Высокомерие, жадность, нетерпение, упрямство, мученичество, самоуничижение, саморазрушение. Эти семь пороков приписывает нам судья Креван. Но, судья, у каждой медали две стороны. То, что вы называете жадностью, я назову жаждой – жаждой равенства и справедливости в обществе. Назовете меня высокомерной – я скажу, это гордость, я горжусь своими убеждениями и сумею постоять за них.
Я нетерпелива? Да, я ставлю под вопрос ваши приговоры, потому что это не закон, а лишь моральное суждение. Я упряма? Да, я решительна и иду до конца. Вы говорите, я стремлюсь к мученичеству, а я отвечаю – это самоотверженность. Самоуничижение? Это смирение. Саморазрушение? Когда я пыталась помочь Клейтону Берну в автобусе, я вовсе не хотела тем самым погубить свою жизнь, я хотела исправить то, что видела, – бесчеловечное обращение со стариком. То, что вам кажется изъянами, я считаю своей силой, судья Креван.
Не надо стыдиться ошибок. На ошибках мы учимся ответственности. Начинаем понимать, что работает, а что нет. Принимаем решение, что мы в следующий раз сделаем по-другому, как нам измениться, стать мудрее и лучше. Мы – не отклонение от идеала, мы – люди.
Голос мой оборвался на высокой ноте, и толпа радостно зааплодировала.
– Человеку свойственно ошибаться. Мы учимся на своих ошибках, – повторила я, когда гул затих. – Нет страны, где бы не знали этих пословиц. И если пословицы верны, а судья Креван и наши нынешние правители
Мона торжествующе вскинула руки, завопила, и вся толпа вслед за ней. Я видела, как профессор Ламберт радостно хлопает в ладоши, как хлопают друг друга по плечам Лоркан и Фергюс.
Дело того стоило. Правда стоило. Даже несмотря на то, что случилось потом.
