— Мэнжи? — Майя перевела взгляд на диковинное существо, сидевшее у входа. — Это его так зовут?
— О! Властительница ледяного замка ожила! — непонятно обрадовалась Имке. — Ты, оказывается, можешь говорить что-то еще, кроме «это плод моего больного воображения».
Студентка только вздохнула:
— Могу, только пользы особой это не приносит… Так что там с Мэнжи?
Имке оглянулась на диковинного зверя: тот ответил ей долгим скучающим взглядом.
— Ничего с ним, — вздохнула девушка. — По столу только лазил, негодяй.
Существо, как раз поднявшее одну из передних лапок и, кажется, собравшееся по-кошачьи умываться, так и замерло, не донеся конечность до рта: судя по кривой гримасе на мордочке, оно более-менее понимало человеческую речь, и высказывание хозяйки ему не понравилось.
Имке же вновь повернулась к гостям:
— Так что вы тут уже натворили? — И, не дожидаясь ответа, направилась прямо к неизменяющемуся пятну на полу. Присела на корточки рядом, провела ладонью над полом и тихо выдохнула: — Ну ничего себе…
— В чем дело? — забеспокоилась Майя.
Вот стоило только ей чуть прийти в себя и решить, что шизофрения действует по определенным канонам, как сразу же что-то пошло не так.
— В окно глянь, — печально откликнулась Имке.
Солнце, еще недавно висевшее невысоко над горизонтом, умудрилось буквально за полчаса доползти до зенита и, кажется, уверенно начинало катиться вниз.
Последние минуты Хельдер держался на одном честном слове. Он должен выстоять. Он не имеет права упасть. Сдастся, опустится на колени — и опять скатится до ранга Песочного. Он не имеет на это никакого права. Мало того что тогда не получится осуществить свои замыслы, так еще и у Имке будут проблемы. Он должен выстоять, должен справиться.
Туман поднялся уже до груди. В третий или в четвертый раз за эту службу. Песнопения, раздававшиеся из-за черных стен, молотами били по голове, выколачивали всю душу, заставляли сознание мутиться. И было непонятно, от чего хуже — от этого тумана, чьи холодные щупальца обжигали то льдом, то пламенем, или от этой музыки и этих молитв, в которых каждое слово отзывалось новым ударом.
На черной стене перед самыми глазами проявилась стайка золотистых жучков. Ловко перебирая лапками, насекомые выстроились в цифру «пятьдесят». Удар сердца — «сорок девять». Удар — «сорок восемь».
Осталось всего ничего. Надо вытерпеть. Надо собраться с силами.
Холодные щупальца тумана подбираются к горлу, щекочут шею, обжигают огненными плетями…
«Тридцать пять».
Легкое дуновение колыхнуло волосы, тонкие пальцы дыма коснулись уха. Боль уже гнездится где-то внутри, ломает все кости, впивается острыми зубами в плоть.
«Семнадцать».
Песнопения звучали все громче. И каждое слово, каждый звук рождал новую ноту боли…
«Пять».
Туман заволакивал весь крохотный «стакан», образованный черными стенами. Были видны лишь золотые точки — насекомые, выстроившиеся в новой цифре.
«Четыре».
Туман был везде. Он заполнял весь «стакан», он клубился перед глазами.
«Три».
Хельдер дышал туманом. Новый вздох — и новый ледяной кинжал вспарывал легкие.
«Два».
Удар сердца отзывался вспышкой боли. Боли, заполнившей весь мир.
«Один».
Время словно замерло. И секунда длилась вечность. И высокая нота песнопений хора звучала, звучит и будет звучать. И нет ни времени, ни пространства. Есть только боль.
Стены капсулы рухнули.
