– Твое слово – закон, – сказал джинн и снова дернул волосок. Лом-Али теперь уж жалел, что сказал: возникнет вот так дом из ниоткуда, и как это объяснять?
Но джинн, оказывается, и сам был неглуп. Ничего ниоткуда не возникло; а приехала к полудню в село строительная бригада со стройматериалами и со всеми документами – и подтверждением на собственность земли, и разрешением на строительство, и что там еще бывает. И давай дружно землю вымерять. Люди стеклись, что за дом, чей дом – непонятно. Лом-Али решил – скажу потом, мол, племянник в городе разбогател да решил дядю уважить.
Только от желания этого джинн слегка побледнел и в лампу спать ушел. Оно и спокойнее.
Дом еще не был достроен, а уже напоминал отцовский. И как-то вечером, когда бригада ужинать пошла, старик туда пробрался. А внутри – наваждение какое-то – все уже готово, стоит, как раньше было. Лом-Али прошел по дому – все казалось настоящим, как до войны. Вот телевизор, еще черно-белый, дядя с Украины привез. Хозяйка навострилась сериалы мексиканские по нему смотреть. А вот кофейник старый, мамин еще кофейник – после снаряда пытался Лом-Али его отыскать, а нашел лишь осколки.
От всего этого только сердце больше заломило.
– Что ты смотришь на меня, старик? Я же вижу, что хочешь попросить. Чтоб мертвого на этот свет вернул.
– Не можешь?
– Мочь-то я все могу, только со смертью связываться не хочется. Ты уж выбери, добрый человек, кого-то одного.
Лом-Али про себя знал, что и выбирать не надо. Он горевал по хозяйке, умершей родами, но благодаря бойкому, ясноглазому Аслану скоро утешился. А вот когда Асланчика похоронил – могилу его землей забросал, а рана в душе до сих пор разверстая стоит. Да и маленький был Асланчик, верни его – может, смерть и не заметит…
А потом как-то среди дня прибежала Зейнаб, двоюродного брата внучка. Бежит, вся в слезах, платок набок сбился. Что такое?
– Беда у меня, дедушка! Замуж выдавать хотят, а я не пойду, не пойду и все!
Молоком напоил, успокоил. Зейнаб слезы вытерла и рассказала: сватался к ней на днях один из таких, в черной форме. Сам старый, противный, но в семье хвалился: отдайте дочь за меня, горя знать не будет. В мехах ходить станет, на Канары, в Таиланд кататься. У отца если и нашлись слова, так в горле застыли – против черной формы не пойдешь, всей семье плохо будет. Сам плакал и уговаривал: иди, дочка.
– Лом-Али, дедушка! Тебя все уважают, скажи вот, что делать?
Думал, думал старик. Потом еще молока ей налил и пошел за джинном, который опять в сарае прятался. Он был только рад стараться. И через какое-то время мальчишки прибежали, кричат: такой-то в аварии на дороге разбился, видно, пьяный был, не вписался в поворот.
Что ж; кому-то горе, а у Зейнаб глаза просветлели, даже спина распрямилась. Только не надолго. После похорон семья погибшего решила виноватых искать, да и нашла. Решили они, будто Зейнаб аварию подстроила, чтоб замуж не ходить, да не одна, конечно, а с сообщниками. Пришли за девушкой, хорошо, брат дома был. Он ее за руку – и бежать, и прямо в недостроенный новый дом Лом-Али. Приехал спецназ, дом оцепили. По новостям показали вечером: мол, террористы там укрылись, операцию будут проводить.
Заплакал Лом-Али:
– Злой ты, джинн. Что это за подарки? Вот, теперь стрельба будет, смерть будет. Давай сделай теперь так, чтоб они миром разошлись, да?
Джинн с лица спал, но волосок послушно выдрал и зашептал. Уже и новости давно кончились, и заговорили о другом, а он все нашептывал себе в бороду. А Лом-Али прислушивался к той стороне, где стояло оцепление. Загремело – вот, вздохнул, и надо было отстраивать…
А утром в магазине рассказывали – когда спецназ в дом ворвался, там никого и не было. Будто испарились. А может, дезу кто-то скормил тому спецназу, новому дому позавидовал. Сколько ни спрашивал старик у джинна – куда тот девчонку дел, – так и не признался.
Лом-Али ходил вокруг да около, ходил, да сказал наконец:
