Ванька, он знаешь, как жрет? За двоих! У себя, в приказной избе, что ли поселишь?
– Ну нет, – отрезал Недотыкомка. – Приказная изба строение казенное, а тебя мы в другое место на постой определим.
– Это куда? – с явным испугом поинтересовался Дурак. – Уж не в острог ли?
«Там тебе самое место», – подумал писарь, но вслух сказал:
– Не боись, к вдове одной, развеселой. Тебе по нраву придется…
Услыхав о вдове, детина сально ухмыльнулся. А Недотыкомка поманил пальцем застенчивого болтуна Тришку. Домовой спешно принял свой, почти натуральный, облик – малорослого старичка с кошачьими круглыми глазами – и, преданно глядя на хозяина, промурлыкал, повторяя его мысленное приказание:
– Свести к вдове, глаз не спускать, кормить, поить, сколько пожелает. Взять в загнетке кошель с медью…
– Ступайте за ним, – сказал писарь, впервые назвав Ивана-Дурака во множественном числе. – Как воевода объявится, я вас кликну.
Тришка, вытянув ручонку, ухватил деревенщину за палец и увел за собою, как дитя малое…
А Недотыкомка, не в силах совладать с волнением, отбросил орудие своего труда, выбрался из-за стола и заметался по приказной избе. Армады мух неохотно раздавались в стороны, пропуская его.
– Иван-Дурак, Дурак-Иван, Иван да Дурак, – бормотал Недотыкомка, – богатырь предсказанный… А что, собственно, было предсказано? – спросил он сам у себя. – Что явится Иван-Дурак и…
Не раздумывая более, писарь откинул в сторону половичок и, ухватившись за железное кольцо, приподнял тяжеленную крышку, скрывающую лаз в погреб.
– Эй, Упырь! – крикнул он в душную темноту.
– Чаво тебе? – глухо отозвался из погреба палач.
– Книжник-то жив еще? – спросил Недотыкомка, впрочем, безо всякой надежды.
– Жив, – проворчал Упырь, – еще нас с тобой переживет.
– У тебя переживет, пожалуй, – с притворным недовольством проговорил писарь.
– А я-то что, я бы всей душой. – Судя по тону, палач явно обиделся. – Да не велено было, чтоб до смерти…
– Ладно тебе, – сказал Недотыкомка. – Ты вот что, Упырь, подними-ка этого книжника ко мне, потолковать с ним хочу.
– Надо потолковать, спускайся сюда, – резонно заметил Упырь. – Ему теперь ярилин огнь вреден.
– Ах ты, поганец, – прошептал писарь, нехотя опуская ноги в лаз…
В погребе было жарко. И темно. Коптящий красноватый язычок масляной светильни не позволял толком разглядеть узника, мертво висящего на дыбе. Сие весьма порадовало Недотыкомку, даже в этой полутьме было видно, как изувечен книжник.
– Да точно ли он у тебя жив? – спросил Недотыкомка грозно, по-начальственному, хотя был ненамного старше палача по должности.
– У меня самостырно не умирают, – ответил Упырь, выступив из самого темного угла. Его длинный, влажный язык непроизвольно облизывал острые белые зубы.
– Эй, ты, – обратился Недотыкомка к узнику, – говорить можешь?
Книжник застонал утвердительно.
– Сними-ка ты его с дыбы, дружок, – сказал вдруг Недотыкомка Упырю. – Да напои, а после убирайся. У меня государственное дело.
Упырь пожал острыми плечами и принялся выполнять приказание. Освобожденный от ремней, удерживающих его под сводом, узник мешком свалился на пол и не подавал признаков жизни, пока Упырь не окатил его холодной водой. Выполнив веленое, палач отворил незаметную дверцу и ушел. Недотыкомка некоторое время прислушивался к его шагам и, убедившись, что оставлен с преступником наедине, спросил:
– Слушай, книжник, ты в пророчествах всяких, былинах стародавних ведаешь ли?
– Ведаю, – отозвался узник хриплым замогильным голосом.
– Тогда скажи мне вот что, книжник, – продолжил свой импровизированный допрос писарь. – Правду ли бают, что явится богатырь, по прозвищу Иван-Дурак и… – Недотыкомка усиленно заскреб в затылке, изображая работу мысли. – Как там дальше-то, вот, дьявол, запамятовал…
– И победит он Кощея Бессмертного, – продолжил за него книжник, – и станет тот Кощей вечно служить своему победителю, и положит он к ногам его великое царство…
– Точно, – делано обрадовался Недотыкомка. – Видимо, плохо старается Упырь, если память у тебя еще не отшибло… Ну да
