называемую «святую воду», привезенные из Царь-града, что стоит у Теплого моря. Чтобы избежать таковых мучений, Тришка попытался перекинуться ветошью, но был вовремя схвачен крепкой мозолистой рукой Хлебалы за шиворот, поднят вверх и буквально парализован крестообразной кипарисовой веточкой, которую дружинник, незнамо зачем, носил на шее.
– Аи, не мучьте вы меня, вои добрые! – запричитал Тришка. – Аи не ведаете вы того, что спешу я к славному воеводе Лиху, чтобы сообщить ему важную весть!
– Какую еще весть? – насторожился Опричник.
Хлебала опустил домового на землю, но продолжал удерживать за шиворот.
– Сие изложить могу только воеводе, – осмелев, заявил Тришка.
– А ежели я тебя ладаном попотчую, опричь святой воды? – с угрозой спросил Опричник.
– Тогда я все выложу, как на духу, – признался Тришка вполне искренне и тут же добавил, многозначительно обведя мерцающими круглыми глазами двух других дружинников: – Но когда славный воевода Лихо Одноглазый возжелает узнать, откуда у могучего воина Опричника столь важные сведения, что вышеупомянутый воин ему скажет? Или сей достойный дружинник намеревается укрыть от своего воеводы лишь для его, воеводы ушей, предназначенное?
– Ты, Опричник, эта, поосторожней бы с ним, – угрюмо пробормотал Бухала. – А то как Лихо разгневается, поедем мы тогда кандальников в рудную гору стеречь…
Услыхав про рудную гору, Хлебала выпустил домового. Тришка уже было наметился юркнуть в ближайшую крысиную нору (что бы он там ни говорил о родстве с кошачьими, а тайными лазами грызунов при случае не брезговал), но Опричник вдруг перехватил его.
– Лады, приказной, – сказал он. – Пойдем к Лихо, скажешь ему все тебе ведомое опричь нас.
«Попал, как кур в ощип, – уныло думал Тришка, когда дружинники вели его темными проулками к своему терему. – И чего вам, вояки, в кружале не сиделось?.. А ведь придется выкладывать Лиху всю правду, от него недомолвками не отделаешься…»
Воевода принял нежданного известника в своей опочивальне. Со страхом смотрел Тришка на великана Лиху, что был на голову выше даже Опричника. Одноглазый сидел в одной ночной рубахе на крае своей гигантской постели, и его поросшие рыжим курчавым волосом икры возвышались над домовым, словно каменные столбы царских палат, невесть зачем обернутые звериной шкурой. Единственный целый глаз воеводы сверкал недоброй зеленью, а пустая глазница второго темнела, будто вход в пещеру Горыныча.
– Ну, чем порадуешь? – глухо пророкотал Лихо, вспугнув стайку летучих мышей, примостившихся было на ночлег под самой стрехой воеводиной опочивальни. – Говори, да только всю правду. Мне недосуг возиться со всякой подовой нечистью.
– Прости, великий воевода, – залебезил Тришка, – что беспокою пустяками, недостойными твоего слуха…
– Короче! – грозно рыкнул великан.
– Спешу доложить тебе, – зачастил домовой, – что нонче явился в Магов-град чудо-богатырь Иван-Дурак, в Заповедном свитке предсказанный…
– А ты почем знаешь, что это именно чудо-богатырь, а не самозванец? – настороженно спросил его Лихо.
– Так ведь писано, славный воевода, что явится чудо-богатырь единожды, а будет его вдвое…
– Ты чего молотишь, бес! – озлился воевода. – Как это «явится единожды, а будет его вдвое»?!
– Так ведь он ЧУДО-БОГАТЫРЬ, – пояснил Тришка. – Чудо зовут Дураком, а богатыря – Иваном, получается – Иван-Дурак, единый в двух лицах…
– Перун вас разберет, навьих детей, – отмахнулся от Тришкиных пояснений воевода. – Где он теперь, этот твой чудик?
– У вдовы Василисы на постое, – незамедлительно ответствовал Тришка.
– Это у какой Василисы? – спросил удивленно Лихо.
– У Премудрой, славный воевода, что на отшибе живет…
– А-а-а, – облегченно протянул воевода, – я уж думал, вы, крапивное семя, свели вашего Дурака на радостях к царской полюбовнице… Хе-хе-хе… Вот был бы сюрприз старику…
Тришку от такой фамильярности в отношении правящей особы аж передернуло, но он предпочел подобострастно хихикнуть.
– Ступай, домовой, – посуровел вдруг Одноглазый. – О нашем разговоре никому ни слова, тем более писарю своему… Проболтаешься – на кипарисовый кол посажу!
Воевода кивнул верному своему Опричнику, молча подпиравшему косяк, и тот, подхватив Тришку двумя пальцами за шкирку, вынес его за порог. Оказавшись на свободе, домовой со всех ног припустил к приказной избе.
