– А, вспомнил, повернись, значить, ко мне задом, а к лесу передом…
– Наоборот, дурень, – дохнул ему прямо в ухо Сивка, – и погромче вели, она как пить дать глухая.
– Ладно, ладно, не учи! – Дурак приосанился и гаркнул сиплым своим басом: – Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом!
И ничего не произошло. Иван-Дурак открыл было рот, чтобы повторить заклинание, но в это же мгновение светлый прямоугольник оконца заслонил чей-то силуэт и приблизительно женский голос сказал:
– Не повернется она, Дурак, даже и не проси. Заела. Без смазки который уж год стоит.
– Что ж ты ее не смазываешь, старая, – пробурчал Дурак.
– Во-первых – нечем, а во-вторых – не такая я уж и старая.
– Не старая, зато жадная, – не унимался крестьянский сын. – Сала жалеешь…
– Умолкни, дурень, – опять одним дыханием шепнул ему Сивка-Бурка в ухо. – Курьи ноги она смазывает человечьим салом!
Иван-Дурак аж обомлел от такого известия, но отступать было некуда, позади только ночной лес с волками и лешими, а впереди – в перспективе – целое царство. Какой тут может быть выбор?
– Ладно, бабуля, – сказал он. – Отворяй ворота…
После тьмы и сырости дремучего бора изба Бабы-Яги показалась Ивану-Дураку девичьей светелкой. Он словно бы и не замечал давно не беленную печь, замусоренный пол, грубо сколоченные лавки, покрытые засаленными, сплетенными некогда из разноцветных, а теперь одинаково серых лоскутов половиками. Впрочем, может быть, тут виновато было тусклое освещение. «Светелка» озарялась лишь одинокою лучиною. Сама хозяйка – согбенная, неряшливо одетая старуха – долго возилась у широкого зева печи, шуруя в нем ухватом, что-то роняя и непрерывно бубня себе под нос:
– Не обессудь, касатик, накормлю чем Сварог послал… Не ждала я нонче гостей… Давно человеческим духом не пахло в моей избе, ох давно…
– Что есть в печи, все на стол мечи, – сквозь зевоту проговорил крестьянский сын. – Да не вздумай накормить какой-нибудь отравой!
– Что ты, что ты, касатик, – ласково проскрипела Баба-Яга. – Гостю дорогому почет и угощение, нешто я обычаев не знаю?
С натугой удерживая на длинном ухвате, она выставила на голый без скатерти стол, который не скоблили, наверное, последние триста лет, объемистый горшок с дымящейся кашей. Присовокупила к нему крынку топленого молока и каравай хлеба. А сама села в сторонке и, подперев впалую щеку костлявой рукой, стала наблюдать, как незваный гость уплетает за обе тугие щеки ее угощение.
– Благодарствуй за обед, – отложив ложку и тремя глотками опорожнив крынку, степенно отдуваясь, сказал гость. – И, кстати, привет тебе просили передать…
– Кто же это? – насторожилась лесная ведьма.
– Да… так, – смутился вдруг чудо-богатырь. – Женщина одна… Ее все Василисой Премудрой кличут…
– Знаю, знаю, – прошмакала Баба-Яга, проницательно глядя на зардевшегося гостя. – Сестрица это моя… старшая…
– Сестрица?! – изумился Дурак. – Старшая?!
– А чему ты удивляешься? – сказала, кокетливо хихикнув, хозяйка дома. – Следит за собою женщина, вот и молода… Но хватит об этом, – решительно сменила она тему, – ты лучше поведай, касатик, что тебя привело в такую даль? Неужто дома не сиделось, в тепле, в светле?
– Дома сидючи, бабуля, много ли высидишь, – вздохнул Дурак.
– Этта верно, – поддакнула Баба-Яга. – Видать, ты по делу ко мне пожаловал.
– Угадала, Ягуся, по делу. Хочу спросить у тебя, как найти дорогу к заповедному дубу, на котором сундук с Кощеевым ларцом…
– Ума рехнулся! – Баба-Яга от изумления аж подскочила, придавив хвост черному коту, что мирно почивал под лавкою, и тот своим мявом в точности повторил восклицание хозяйки, только уже по другому адресу. – Кто тебя надоумил на такое, болезный? Это ж верная погибель!
– Типун тебе на язык, ведьма! – окрысился на нее Дурак. – Чем каркать, лучше надоумь, как нам с братом и ларец добыть, и головы не сложить.
– И не проси, касатик, – испуганно отмахнулась старуха. – Не скажу. Прознает Кощей, что это я тебя на эту дорожку навела,
