– Что ты! – У Змея аж дым из ушей. – Никак не можно! Чтобы красна девица одна-одинешенька Кощея воевать пошла! Нет уж, мы с тобой пойдем!
Куда Змей, туда и Змеяна. Мыслимое ли дело – любушку своего чешуйчатого на смертный бой без себя отпустить? Вдруг он чего не приметит, о чем не догадается? Три головы – хорошо, а шесть – лучше. Я, мол, с тобой пойду – и весь сказ.
– Да нет, – Сабуро молвит, – с вами меня Кощей и близко не подпустит. Вы уж лучше меня здесь обождите.
– Ты хоть Волка Серого да лисичку свою с собой возьми для надежности…
– Это можно, – Сабуро говорит.
– Да мы еще тебе по чешуйке дадим – ты их береги, а если понадобимся, потри. Тут же мы и прилетим.
На том и порешили. Змей да Змеяна ждать остались, а Сабуро с Волком Серым да кицуне рыжей отправилась жениха себе добывать. Впереди Серый Волк след тропит, дорогу указывает, за ним Сабуро-царевна на Сивке-Бурке скачет, верная кицуне рядышком бежит.
А Кощей в те поры посередь замка своего на троне злой-презлой сидел, ровно крапива огородная на грядке. Он от витязя пленного в шашки-шахматы заморские три раза подряд детский мат получил – ясное дело, радости мало. А тут глядит он – близится к его вотчине богатырь незнаемый на коне неслыханном, да с ним еще и волк с лисой диковинной. Обернулся Кощей черным вороном, полетел навстречу – мигом вблизи очутился. Ударился он оземь, вновь собою сделался, ногу подвернул да шишку на лбу набил.
– Я, – говорит, – и в мыслях не держал зелена вина трехсотлетнего бочонок открывать, да сама мне к нему закуска приехала: добрый молодец на обед, зоопарк – на ужин.
Махнула тут кицуне хвостом, вторым справа – обернулся самурайский доспех кимоно шелковым. Махнула четвертым слева – заблистали у Сабуро-царевны в прическе шпильки золотые, драгоценные. Кощей как глянул – враз от такой красоты последнего соображения лишился.
А Сабуро-царевна губки алые надула и ресницами хлоп-хлоп – не хуже, чем кицуне.
– Ну вот, – говорит, – обижают меня тут. Я в кои веки замуж собралась – а меня слопать хотят. Нет уж, мне такой жених обжорливый ненадобен. Верные мои слуги, любезные други – поворачиваем назад!
Мигом Кощей вновь в уме сделался, иное запел:
– Ты прости, душа-девица, это я любя! Нешто ж я дурак – счастье свое съесть?
– Ну, твое счастье али нет, – Сабуро молвит, – мне покуда незнаемо. Я ведь давно себе жениха ищу, да никто меня, богатырку, замуж не берет. Боятся. Прослышала я, что есть на свете Кощей Бессмертный, против которого ни один богатырь не сдюжит, вот и приехала – авось хоть он не убоится.
– Не убоюсь! – Кощей кивает. – Вот ничего не убоюсь!
– Да я ж не знала, что ты такой старый да костлявый! Ну сам посуди – куда тебе жениться? На свадьбе плясать пойдешь, костями загремишь – людей насмешишь.
Кощей чуть не плачет:
– А что же делать, светик мой ясный? Я бы и рад, да ведь нельзя же омолодиться…
– Как раз можно, – Сабуро-царевна ответствует. – Вышью я тебе рубаху свадебную заморскими цветами-лотосами, наденешь ты ее и враз омолодишься. Только шить надо не абы какой иглой, а волшебной.
– Точно-точно, – скалит зубы Волк. – Дело верное, даже и не сумлевайся. Враз будешь молоко с кровью… тьфу – то бишь кровь с молоком!
– Сам на себя не надивуешься, – кицуне вторит. – Была бы игла волшебная, а за делом не станет.
Боязно Кощею – одна у него игла волшебная, со смертью на острие, да ведь отродясь он такой красавицы не видывал! Страсть как хочется жениться. Опять же – сам сказал, что не убоится ничего, никто за язык не тянул. Это пусть богатыри дрожат, а Кощею себя с ними равнять непригоже.
– Есть, – говорит, – у меня такая игла. Да только достать ее мудрено.
– А вот это, – отвечает Сабуро-царевна, – не моя печаль. Хочешь жениться – достанешь.
Делать нечего, пришлось Кощею к заветному дубу дорожку торить. Она за долгие годы репьем позарастала, крапивою. Обстрекался Кощей да репьев понацеплял – однако был он упорен и до дуба добрался. А сундук высоко висит, от земли едва видать. Как тут достанешь? Принялся Кощей дуб тот бурею гнуть, молоньями жечь – а дубу все нипочем, стоит себе и не шелохнется. Кощей ведь сам на него заклятье такое наложил, чтобы ничем этот дуб свалить было нельзя. Некуда деваться, пришлось Кощею на дуб лезть. Лез-лез, ободрался весь, упарился. А кицуне с волком внизу знай животики надрывают со смеху. И то сказать – сколько богатырей сильных Кощей злой смертью умертвил, сколько витязей в темницах держал, сколько народу обездолил – а теперь и на
