ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Корабли идут в строю пеленга. «Заветный» держится на правом крамболе «Алмаза»; высоченный ходовой бурун, разведенный миноносцем, временами скрывает полубак.
«Дениз бога», наша «полетная палуба», как говорят американцы, остался милях в семи за кормой. Сейчас с него спускают на воду гидропланы, укладывают в кабину мелкие - до двух пудов весом - бомбы.
Половину ночи новоиспеченный авиатендер шел на двенадцати узлах, едва поспевая за «Алмазом». Инженерный прапорщик, отряженный в машинное отделение «Морского быка» божился, что и это многовато для изношенных механизмов. К рассвету корабли заняли позицию впереди и южнее по курсу каравана, и гидропланы нанесли союзникам несколько визитов. Сегодня ожидалось продолжение концерта.
Я, в который уже раз за утро порадовался, как нам повезло; волнения почти нет, над морем легкий ветерок. Идеальные условия для полетов. Связь тоже не подкачала: рации били с палубы на добрых полтора десятка километров, а с гидропланов - почти вдвое дальше.
Когда делили УКВ-передатчики, случился небольшой скандал. Зарин хотел непременно наладить голосовую связь с «Заветным», но мы с фон Эссеном встали стеной: одна из раций отправится на «Дениз бога» и точка! В итоге, командир крейсера уступил, и связь с «Заветным теперь поддерживают по старинке, морзянкой. С авиатендера радиообмен вел мичман Энгельмейер, в воздухе царил бравый прапорщик, а должность диспетчера этой «радиосети» досталась, ясное дело, мне. Зато теперь я был в курсе всех дел отряда.
А их - дел, то есть, - хватало. Например, вечером неутомимый Кобылин намешал на полуюте «Морского быка» два ведра кустарного «молотов-коктейля» - из олифы, скипидара и машинного масла. Летнаб вместе с мотористом аппарата Цивинского, неугомонным Рубахиным, до ночи провозились с терочными запалами. На них все спичечные коробки, которые удалось только раздобыть, зато теперь ящик, набитый бутылками из-под рома, дожидался своего часа, чтобы занять место в кабине. Фон Эссен узнав об инициативе Кобылина, скептически хмыкнул, но препятствовать не стал: бомб все равно не хватало, а бутылки, глядишь, и разожгут на палубах британцев пожар-другой. Если, конечно, Кобылин попадет.
Рация ожила:
- «Алмаз», «Алмаз», тридцать второй в канале, проверка связи.
- Тридцать второй, слышу вас хорошо. Отбой.
Это Лобанов-Ростовский. Прапорщик невыносимо горд своей новой ролью, тем более, что сегодня от него и правда, многое зависит. «Алмаз» и «Заветный» торопятся напересечку каравана; капитан первого ранга Зарин намерен обстрелять с большой дистанции ордер охранения, заставить повернуть навстречу русским. Повернут, никуда не денутся - не в характере гордых бриттов ждать, пока их расстреливают с дальней дистанции. А затем, форсируя машины, (в кочегарках припасено несколько бочек мазута, им будут поливать уголь, прежде чем забрасывать в топки) по дуге обойти охранение и атаковать транспорта.
Правда, в голове одной из колонн идет «Наполеон». А еще там французские пароходофрегаты с пексановскими пушками. Но они забиты солдатами и лошадьми экспедиционных сил; хорошо, если смогут стрелять орудия верхней палубы. В батарейных же палубах настоящий Ноев Ковчег, о нормальной работе расчетов можно забыть.
«Алмаз» с миноносцем ворвутся в походные колонны транспортов, как волки в овчарню. Пушки Канэ уверенно кладут снаряды в цель прямой наводкой с полутора-двух километров. Это будет не бой, а бойня.
Если... если только корабли охранения маневренные, хоть и тихоходные, не прижмут нас к линейному ордеру. Чугунные ядра способны натворить бед, если угодят с трех-четырех кабельтовых в небронированный корпус бывшей яхты или миноносца. Дымный порох в круглой бомбе много слабее начинки осколочно-фугасного снаряда, но ведь и такой взрыв разбрасывает во все стороны острые, как бритва, чугунные осколки. Они калечат механизмы, дробят в стеклянную пыль линзы прицелов и дальномеров, выкашивают расчеты, прикрытые лишь парусиновыми обвесами.
