– И почему мне сразу в голову не пришло? – рассуждала она, направляясь к двери, покрытой толстым слоем белой изморози. – Прямо сейчас убью голыми руками, а голову тебе принесу.
– Нет! – выкрикнула я, понимая, что ледяная не шутит.
– А! – понимающе кивнула она. – Ты хочешь убить его сама! Одобряю и поддерживаю. И не переживай, поддерживать буду крепко, не рыпнется. Хоть ножом, хоть мечом, хоть из…
– Нет! – Я вскочила на ноги, отшвыривая платок в сторону и едва не поскальзываясь на покрытом льдом полу. – Не смей его трогать. Слышишь? Не смей. Иначе я… Да я…
– Но почему? – с искренним недоумением спросила Лазарита. – Я же правда помочь хочу.
– Люблю его, – выдохнула я, обессиленно падая на кровать.
– Н-да, – задумчиво проговорила ледяная, явно не зная, кого ей убить: то ли Тореса, то ли меня, чтобы не мучилась больше.
В дверь робко поскреблись.
– Открыто! – рявкнула Лазарита, но с той стороны открывать не спешили.
Ледяная поморщилась, потянула ручку на себя. В коридоре кто-то сопел, толкая примерзшую створку к нам. Наконец та поддалась, медленно приоткрылась, и в образовавшуюся щель горничная просунула длинный сверток, скороговоркой доложила: «Для леди Айрин, просили передать», и через мгновение из коридора донесся звук быстро удаляющихся шагов. У меня возникло страшное подозрение, что одной замороженной комнатой в доме дело не обошлось.
– Хм, что тут у нас?
С моего молчаливого согласия Лазарита разорвала бумагу. Из упаковки была торжественно извлечена белая роза. Я невольно залюбовалась красавицей. Длинная, с идеально ровным бутоном, по краям нежнейших лепестков которого серебрился узор, а к стеблю была привязана карточка.
– Таль-Акерси! – не скрывая недовольства, прочитала Лазарита, и роза в ее руках вдруг потемнела, покрываясь тонкой корочкой льда.
– Ой, прости! – огорченно прикусила губу ледяная. – Я правда не хотела.
– Не переживай, – махнула рукой я, смаргивая накатившие слезы. Действительно, стоило ли огорчаться из-за розы, когда мне только что разбили сердце.
– Это у нас семейное, – поделилась Лазарита, кладя заледеневшую розу на столик, – меня бабушка потому замуж и не торопит.
– Боится, что мужа заморозишь? – усмехнулась я.
– Ага! – широко улыбнулась Лазарита, и я поняла, что сердиться на нее у меня не хватает сил. – И за комнату не переживай. Когда тетя Аглая замуж выходила, мы неделю в шубах дома ходили, так она нервничала перед свадьбой.
Я с облегчением улыбнулась. Так, значит, нервное оледенение – семейная традиция, и слуги к подобному привыкли. Первая хорошая новость сегодня.
– А вообще, он и вправду сволочь, – она плюхнулась на кровать, – даже не дал тебе права выбора.
– Так его как бы и не было, – грустно пожала плечами я.
Торес все четко объяснил в письме. Дар и девственность – вещи мало совместимые. Правда, посоветовал уточнить подробности у бабушки. Обязательно уточню, когда соберусь с духом обсудить деликатную тему.
– Как это «не было»? – возмутилась Лазарита. – Он же там не один был.
– Кто? – переспросила я, понимая, что мое воспитание не дает уловить ход мыслей ледяной.
– Ну Торес, конечно. Ты могла и не его выбрать.
Я представила себе это самое. Картинка настолько захватывала дух, что я хватанула ртом воздух и закашлялась.
– Не-е, – потрясла головой я, – не было у него выбора, а у меня тем более.
Лазарита пренебрежительно фыркнула, всем своим видом показывая, что ее подобные вещи ни разу бы не смутили и выборы она провела бы с легкостью.
– Видишь, ты и сама все понимаешь. И стоило так расстраиваться?
Я обвела комнату задумчивым взглядом. Неплохо порыдала, как минимум на чертоги Хозяйки Зимы. Покрытые белой шубой стены, окна, разукрашенные затейливыми узорами, погасший камин и укутанная в изморозь мебель. Странно, но холода я не чувствовала, словно в комнате сохранялось привычное тепло, или оно осталось лишь внутри меня?
Понять Тореса я могла, но принять, что он сделал?! И что ответить Лазарите? Как объяснить то, что тебе внушали с детства?
