Глава 32
Смерть полезная и бесполезная
Эдгард Третий пребывал в пресквернейшем настроении. Впрочем, как и все последние дни. А чему, скажите, радоваться? Война проиграна, да еще эти некстати пропавшие ледяные ведьмы, чтоб их проклятый забрал. Как будто ему и без них мало проблем.
Пришлось, чтобы смягчить северян, расстаться с Дальским округом, отдать, прямо нож в сердце, Турские шахты и еще добавить сверху золота. Его, правда, оставалось в казне немного. Скажем прямо, совсем немного. А заем проигравшему давали гораздо неохотнее, чем будущему победителю, да и процент назначали грабительский.
Дожил… король, а по итогу – нищий дурень с короной на голове и дырой в кармане.
Эдгард побарабанил пальцами по столу и хмуро оглядел двух подданных, сидевших в креслах напротив.
Его магичество с их последней встречи растерял добрую часть прежнего величия. С должности его пока не сняли, но успели знатно потаскать и по кабинетам, и по допросным, снимая, как стружку, самоуверенность и лоск, которых у первого магического лица королевства было хоть отбавляй. И там еще строгать и строгать, но король жаждал сам переговорить с опальным подданным. Пришлось срочно доставить Тиная пред королевские очи.
Актавиус, сидя в соседнем кресле, тоже не выглядел слишком счастливым. За прошедшие бессонные ночи начальник Тайной канцелярии потускнел, цветом лица напоминал тяжелобольного, но глаза лихорадочно блестели от жажды деятельности.
Приказ короля был однозначен: хоть из-под земли, но баб достать. Вот и рыли молчаливые люди с невзрачной внешностью, перетряхивая каждый камень Южной Шарналии, врываясь по ночам к самым влиятельным магическим семействам страны, и устанавливали, выбивали, вытаскивали на белый свет самые неприглядные секреты, но, увы, расследование с упорством ишака топталось на месте.
Актавиус свирепел, раздавая бодрящие начальственные тычки направо и налево, однако дело казалось пустым, как мешок воздуха, и вертким, как струя воды. Оно утекало сквозь пальцы, смеясь сыщикам в лицо порванными ниточками следов.
С одной стороны, Актавиусу было даже приятно поприжать магов. Распустились, понимаешь, совсем страх потеряли. Опять же Тинай. Вроде и умный мужик, а купился, как последняя баба, на цацки. Как будто мало их натаскано в сокровищницу.
С другой стороны, не найдет он пропавших, и тогда уже его голова полетит вслед за головой мага.
– Как я понимаю, докладывать нечего, – тихо, со значением произнес король, и оба подданных синхронно вжали голову в плечи.
Актавиус откашлялся, покосился на мага. Тот застыл бледной статуей и на связную речь был явно не способен. Жаль. Он с удовольствием ткнул бы в мага пальцем и, как в детстве, сдал: «Это он во всем виноват». Актавиус даже мурлыкнул про себя от удовольствия, так ему понравилась эта мысль. Однако на его лице не дрогнул ни один мускул, и даже выражение глаз осталось сосредоточенно-скорбным.
– Ваше величество? – В кабинет просунул вихрастую голову секретарь. Рыжий, наглый, но до проклятого верткий и умный молодой человек буквально за три года целиком и полностью завоевавший доверие короля. Тот прощал любимцу многое, даже такое бесцеремонное вторжение.
– Ну что там? – недовольно пробурчал Эдгард, хмурясь больше для проформы. Дело о пропавших ведьмах, как больная мозоль, начинало надоедать, и сейчас он был рад прерваться.
Эдгард прекрасно понимал, что подобные промахи решаются одним лишь действенным способом: топором палача, а лишиться сразу и главы магов, и главы Тайной канцелярии он был не готов.
«Прямо жаль, что нельзя тут же обоих…» – подумал он, кивком разрешая секретарю войти.
– Вот, – почтительно, но с достоинством секретарь подал королю свернутую ленту телефонограммы. – Только что из Анаполя телеграфировали. А это вам.
Серый конверт шлепнулся на колени Актавиусу, и тот с раздражением подумал, что юнец вконец зарвался, даже жаль, что у его ведомства на выскочку ничего нет. Но это не страшно. Все ошибаются рано или поздно, надо только не упустить момент.
Эдгард вчитался в мелкие буковки, и его тяжелое, обвисшее за последнее время лицо разгладилось.
– Ну вот, а говорили, ничего нет. Нашлась ведь эта, как ее, – он сверился с лентой, – Жаррин. А где одна, там и остальные,
