копать коренья, ведь я – лекарь.
– Лекарь? Мне неизвестно твое имя.
– Мой народ называет меня Нивани?.
– Что значит Сильный Человек на вашем языке, – пробормотал жрец. – Так ли уж важен для тебя посох, Нивани? Вряд ли ты прибыл сюда за корешками. Отдай свою вещь стражам. После торгов заберешь в целости и сохранности.
– В посохе заключен дух-господин моего волшебного зверя. Я езжу на нем во время камланий.
– Вот как… Но камлать в людской гуще запрещено. Бахвальство волшебством в толпе радует бесов и навлекает проклятье богов.
– Я не собираюсь ничем хвастать. Я хочу лишь помочь тем, кто нуждается в исцелении.
Губы Сандала превратились в утиную гузку. Жрец сердито выпрямился, звеня своими девятью колокольцами:
– У нас хватает целителей.
– У вас? – усмехнулся шаман. – Значит, я ошибался, полагая, что торговый праздник – общий для всех?
Сандал буркнул:
– Откуда мы знаем, темный ты шаман или светлый…
– Шаман или есть, или его нет, – произнес Нивани без раздумий. – Светлых и темных придумали люди.
Жрец молчал долго. Воины скучали. На верхней тропе ожидали ответа озаренного обезоруженные торговцы. Бряцая мечами, на берегу томилась гурьба новоприбывших.
– Добро, лекарь. Я разрешаю тебе взять посох, – сдался Сандал.
Трое жрецов в белых одеждах приветствовали гостей у высокого костра:
– Да будут благословенны дни ваши!
Торговцы, умудренные поездками по всяким странам, уважали чужие обряды. Особой дырчатой ложкой черпали кумыс из ведерного чорона, отпивали и с благодарственными словами брызгали на дымящиеся с краю угли.
Скоро стало видно, сколь открыта и вместительна солнечная Орто и как сильно народы на ней разнятся языком, внешностью и одеждой, хотя ходят по одним дорогам и общим воздухом дышат. Алас левобережья, который, наверное, в десять был раз просторнее Тусулгэ, наполнился веселыми окликами, радостью встреч со знакомыми, которых давно не видели. Всюду слышалась смешанная речь, понятная всем конным племенам от Эрги-Эн до дуги моря Ламы и дальше.
Будто запутавшись в гривах ветров, носится эта свободная речь по землям и весям. Часть ее эленцы разумеют на слух, а бывалые люди вполне сносно могут на ней изъясняться. Нет в Великом лесу племен, не имеющих в своих языках одинаковых слов, проникших оттуда-отсюда. А с теми, чьи речи незнакомы и странны – точно журавли раскурлыкались или гуси гогочут, – можно потолковать с помощью Сандала либо слепой знахарки Эмчиты.
Един язык у народа саха, однако жители отдаленных друг от друга аймаков произносят слова по-разному. Оленные саха, кочующие в устье Большой Реки, ведут разговор резковато и коротко, будто топором концы слов обрубают. Обитатели восточной стороны Великого леса, напротив, растягивают слова, не произнося их, а выпевая. Речь людей тех родов, чьи земли лежат всего в двенадцати конных ночлегах пути на северо-запад от Элен, напоминает скороговорку. В нарядах тоже имеются отличия. К примеру, у эленских щеголих на груди гривны, на руках браслеты и пояс в серебре. А у северных женщин такие украшения редки, но вся одежда пестрит оберегами, чтобы не прилипла смола дурных глаз.
В каких-то местах аймаки сошлись с одулларскими родами и поглотили их, и в лицах людей смешанной крови, как в водной ряби, отражаются чуждые черты. Вот и наружность тонготов, известных свободой нравов, переняла обличья тех народов, возле которых они кочевали долго. Зато родственные им ньгамендри хранят верность крови и обычаям предков. Эти люди относятся к родничам пренебрежительно, считают легкомысленными и дочерей замуж за них не отдают. А коли такое дело, и тонготы воротят носы от ньгамендри, называя их неотесанными дикарями. Между тем язык, песни и одежда у них схожи. Те и другие носят платье, шитое из цельных оленьих шкур, снятых «чулком». У тех и других за плечами – плоские горшки с дымокуром. Хвостатый дым реет позади, отгоняя гнус и нечисть, как священный дэйбир.
Хороши тонготские девки! И у ньгамендри ничуть не хуже – гибкие в поясе, крепкие в бедрах, с ореховой смуглостью кожи, просвечивающей на круглых щеках алым румянцем. Девицы вовсе не прочь прогуляться с молодыми сородичами по заманчивым кругам Эрги-Эн.
Почти на каждом торжище случалось умыкание невест. В прошлый раз одулларский парень из-под носа семейства увел красавицу ньгамендри. С ее, как выяснилось, согласия. Род похитителя – оседлые оленные рыбаки с побережья одной из притоков Большой Реки – справил зимою богатые подарки мехами, хотя плата калыма не в обычае одулларов. А все одно настоящего откупа
