переходить на рысь. Бежать же во весь опор я отчего-то не решался. Не упустить… только не упустить…
И только тут до меня дошло. Нет, не убегает она, не пытается оторваться от назойливого преследователя. Уводит она меня за собой, целеустремлённо и сознательно уводит прочь от людных улиц, в тихие закоулки. Где никто не может помешать…
– Постой… да погоди же ты! – взмолился я наконец.
А она уже стояла ко мне лицом, слегка расставив длиннющие ноги.
– Нее наадоо блииже… поожаалуйстаа…
Я остановился в трёх шагах от неё.
– Не… не буду… только скажи – как тебя зовут?
– Иллеа.
Я лишь гулко сглотнул.
– Не… неправильно… Её звали Вейла.
– Даа… А меенья – Иллеа.
Я порывисто шагнул к ней, притиснул к груди. Девчонка не сопротивлялась… но и не отвечала.
– Как… как же ты меня нашла?!
Пауза. Долгая-долгая пауза, настолько долгая, что я уже решил – ответа не будет.
– Яа оочьеень доолгоо ждаалаа, коогда моожноо будьеет тиихоо взяать клюуч оот тинно. Ии доождалаась…
Она подняла на меня огромные неземные глазищи.
– Яа оочеень хоотеела уувидееть свооегоо оотцаа. Чеем тии зааньимайешься туут… паапа?
Я вдруг почувствовал, как меня затапливает жгучий, тяжёлый, как расплавленный свинец, стыд. От пяток до макушки.
– Ничем не занимаюсь, – абсолютно честно признался я. Врать собственной дочери, да если ещё у неё при себе телепатор… поищите другого.
– А ээтоо чтоо биилоо? – взмах ладошкой в сторону оставленного рынка.
– А… не обращай внимания. Тут люди зарабатывают себе еду.
– Заачеем таак?
– Ну чтобы не сразу подохнуть. Поторговал, поел, поспал… Если стараться, сдохнешь не сегодня. А чуть погодя, возможно, даже, когда состаришься.
Она стояла и смотрела на меня. А я на неё. Спасибо тебе, Иллеа. Спасибо, доча.
– Ну вот… – я неловко развёл руками. – Спасибо тебе… Теперь мне не страшно и умереть. Я тебя увидел.
Вздохнув, она решительно взяла меня за руку.
– Иидём!
И вновь мы спешим, обгоняя прохожих. На секунду я словно увидел сценку со стороны – хрупкая девчонка-малолетка тащит за руку здорового, уже немолодого дядьку… Всё правильно, всё верно, промелькнула лихорадочная мысль – если бы наоборот, кто- нибудь из встреченных стражей порядка непременно поинтересовался бы, куда это детина тащит ребёнка… не педофилить ли часом собрался?
– Маамаа коогдаа нее спиит, всеегдаа боодраая таакайя, веесёлайя… – Иллеа чуть не поскользнулась на кучке собачьего помёта, щедро размазанной по асфальту. – Аа поотоом, воо снее, боормоочет: «Аантоон!»… и плаачеет…
В груди у меня будто бухал паровой молот.
– Мы… на Кунцевское кладбище идём, да? Можно было подъехать…
Она протестующе замотала головой.
– Неет… Яа заапомниила доорогу ноогаами. Поо-друугомуу зааблуужусь…
Более возражать я не стал.
Несмотря на развитый девочкой-иномейкой крейсерский ход, до места мы добрались не так уж скоро – всё-таки Москва город немаленький. Но любой путь, имеющий начало, обязательно имеет и свой конец.
– Приишлии…
Я озирался, глубоко дыша после рекордно-спортивной ходьбы, – всё же нынче не четырнадцать лет мне… и даже не двадцать пять… Да. Вот он, каменный крест. Чугунного, правда, не видно что-то – то ли разросшиеся кусты скрыли, то ли утащили на металлолом кладбищенские мародёры. И ещё не видно нигде приметной куртины иван-чая. Видать, извёлся за эти годы иван-чай, сменили его другие, сорные травы…
Иллеа достала ключ от тинно, положив на ладошку, двинулась вперёд ровным скользящим шагом. Моё тело само вспомнило,
