что делать. Надо идти за носителем ключа след в след, не отставая. Отстанешь на полдюжины шагов, и всё – мигнёт идущий впереди образ и исчезнет. Перейдёт в область совмещённого пространства тинно. А ты останешься здесь, в пространстве несовмещённом. Уже остался дважды…
Горизонт знакомо загибался вверх, норовя стянуться в зените в точку. После августовской полуденной жары особой разницы с пузырём тинно покуда не ощущалось, но всё же я ощутимо взмок. Жарко… болван я. Разве это называется «жарко»?
– Здеесь… – Иллеа остановилась возле синего камня. Помедлив секунду, потянула с себя нелепое иннурийское платье. И опять я без лишних слов последовал её примеру. Чего мне стесняться? Какая глупость вообще стесняться наготы… тем более перед собственной дочерью… спросите любого иномейца… да у меня и живота-то нет, в отличие от многих и многих одногодков!
Оставшись лишь в ожерелье и босоножках, девочка ткнула пальцем в один из амулетов, и перед нами возникло виртуальное зеркало, целая зеркальная стена. Иллеа закинула руки за голову, взлохматив буйную шевелюру, изогнулась так знакомо, что у меня вновь защемило сердце.
– Паапаа… – слова, с непривычки произносимые под диктовку автопереводчика, странно растягивались. – Яа краасиивайяа?
– Очень, – абсолютно искренне признал я.
– У мееньяа оодноой таакиие воолоосы, – она вновь взлохматила собственную буйную шевелюру, тёмно-каштановую с отливом. – У всеех деевоочеек в шкоолее чеерныйе, а у меньяа воот… Баабуушкаа хоотьела дажье меенья пеерекраасьить, ноо йа ньее даалаась… А сеейчаас всее маальчиишки заа мноой беегайют, и деевчоонки спеерваа заавидоваальи, аа поотом стаали краасииться, чтообы каак уу меньяа…
Пауза.
– А яа доо поослеедньегоо бойаалась, чтоо буудут раасти воолосы… туут, – тычок пальцем в собственный лобок. – Каак ууу ииннурийкии…
Она погасила зеркало.
– Пораа иидтии… Яа сеейчаас!
Она нырнула в заросли здоровенных иномейских цветов, обступивших поляну центрального формирователя, и через минуту выбралась оттуда, таща короткие рулоны вроде бы полиэтиленовой плёнки. Одно движение руки, и рулон раскатывается в прозрачную «медузу».
– Маамаа мньее гооворьилаа, тии ужье поользоовалсья… Поомньиишь?
– Попробую, – улыбнулся я.
Влезть в иномейский скафандр по памяти оказалось не так уж просто. После некоторой возни мне удалось наконец протиснуться в скользкое нутро снаряжения, причём волосы под мышками и в паху завернулись при этом довольно болезненно. Впрочем, о чём это я? Мелочи, какие мелочи…
И только после того, как скафандр, приняв моё бренное тело, по команде сам загерметизировался, до меня наконец дошло…
– Слушай… а скафандры-то зачем?!
Иллеа сосредоточенно проверяла «друга космонавта», болтающегося между ног.
– Заакоон заапрещайет прооводьить наа Иноме иннурийцеев беез сооглаасийя Паатриаарха иилии Соовьетаа Маатерьей – таак?
Я неопределённо пожал плечами.
– Всьоо, чтоо нее заапрещееноо, раазреешеноо – таак?
Я уже широко улыбался. Что-то начинало проясняться…
– Маамаа сеейчаас раабоотайет наа Каокео…
Пауза.
– Ньеет таакоого заакоона, чтообии неельзья биилоо проовеестьи иннурийцаа наа Каокео… поо ваашьемуу Мьеркуурий. Ньеет таакоого заакоона! Рааз ньеет, тебья нииктоо ньее смеет троонуть! Нииктоо!
Она засмеялась, искоса глядя на меня.
– Праавдаа, йя саамаайя хиитрайя, даа?
– Да ты просто гениальная у меня!!! – я в порыве восторга подхватил девочку под мышки и закружил. – Идём же скорее!
И вот мы уже поднимаемся по тропе, довольно круто забирающей вверх, – тоненькая гибкая фигурка, увенчанная прозрачной колбой скафандра, и следом крупный, вот-вот готовый уже огрузнеть ввиду солидного возраста дикарь-иннуриец. И с каждым шагом
