волнистой, и все, что отражалось в нем, было причудливо искажено — вряд ли это понравилось бы юной красавице или стареющей кокетке.
— Это не зеркало Венеры, — усмехнулся учитель, глядя на бумажный лист. — Этот амулет я начал создавать много лет назад, еще до твоего рождения… я назвал его кривым зеркалом. Как ты думаешь, что оно делает?
— Отражает, — сказал Иоганн настороженно. — Только криво.
— В этом-то все и дело, — сказал учитель. — Это кривое зеркало. Оно может многое, но есть одна вещь, ради которой я его создал. Оно меняет цвет. Добро превращает в зло и наоборот…
В следующий миг Иоганн вскинулся со стула и кинулся на учителя. Его движение было настолько быстрым и неожиданным, что он вырвал зеркало из рук учитель — и торжествующе протянул вперед, так чтобы тот увидел свое отражение.
Учитель вскрикнул и застыл, глядя в зеркало.
— Да обратится же Тьма Светом! — ликующе закричал Иоганн. — Господь избрал меня своим орудием!
— Что со мной сделал… — прошептал учитель, глядя в зеркало. — Ах… слезы текут из самых глубин моего черного сердца… сколько же зла я совершил… ах… ангелы, добрые ангелы укоризненно смотрят на меня из зеркальных глубин…
Он протянул руку и забрал зеркало у Иоганна. Сказал:
— Впрочем, нет. Это не ангелы, это амальгама покоробилась. Милый Иоганн, я восхищен твоей смелостью и находчивостью, но чтобы просто использовать зеркало — надо быть Иным. А чтобы понимать, как его использовать, — надо быть мной. Спи же, смелый и глупый Иоганн. Спи, мой разуверившийся ученик, несвоевременный гений. Спи.
Юноша медленно осел на пол, глаза его закрылись.
— Когда ты проснешься, ты забудешь меня и ту работу, что выполнил, — продолжил учитель. — Ты исполнишь свою мечту и уйдешь в монастырь.
Он повернулся, спрятал зеркало в карман и направился к двери, закончив на ходу:
— А меня ждет долгая дорога в холодный скучный Копенгаген…
Кай топнул ногой и воскликнул:
— Да пусть только попробует! Я посажу ее на горячую печку, вот она и растает! А лучше нет, лучше втолкну ее в печурку, закрою заслонку и буду слушать, как она там бьется!
Бабушка вздрогнула, погладила его по голове:
— Не говори так, внучек! Затолкать женщину в горячую печь — так поступают только плохие дети!
— А как же Гензель и Гретель? — спросила Герда.
Бабушка покачала головой, ее румяное, сморщенное будто печеное яблочко лицо стало обиженным и грустным. Она твердо сказала:
— Плохие дети! Чем виновата старушка-ведунья, жившая в глуши в голодные времена? Лучше бы сожгли свою злую мачеху, чем мучить и грабить ведунью…
Она со вздохом отошла от печки, потряхивая головой и бормоча себе под нос: «Плохая… Грета плохая… плохая и
