Розовая шелковая сорочка кончалась чуть ниже бедер, позволяя Ровану любоваться длинными стройными ногами Аэлины. На них еще сохранялся вендалинский загар. Вырез сорочки украшали светло-желтые кружева. Но когда Аэлина забиралась в кровать, Рован изо всех сил старался не смотреть на плавные изгибы ее грудей.
Наверное, плетки эндовьерских надсмотрщиков выбили из нее всю застенчивость. Ровану удалось замаскировать татуировкой бо?льшую часть ее шрамов на спине, но кое-где белые рубцы все равно остались. Остались и ночные кошмары. Недаром она до сих пор просыпалась в поту и зажигала свечу, разгоняя темноту. Самым страшным наказанием в Эндовьере были глубокие ямы, заполненные вечной темнотой. Его Аэлина, его Огненное Сердце… и вдруг кромешная тьма.
Он обязательно побывает в Эндовьере. Заглянет в глаза тем надсмотрщикам. Это будет последнее, что они увидят перед своим жалким концом.
Аэлина собиралась покарать тех, кто причинял вред ему. Почему же она считает, что у него и Эдиона нет схожего стремления разобраться с ее мучителями? Рован обладал здесь несомненным преимуществом: будучи бессмертным, он мог ждать очень долго.
В ноздри Ровану ударил запах ее волос, разметавшихся по подушке. Этот запах всегда был для него и призывом, и вызовом. Этот запах разрушил ледяной панцирь, в котором Рован пребывал не одну сотню лет. Поначалу он даже возненавидел Аэлину за то, как пахнут ее волосы. А теперь… теперь он просто сходил с ума.
К счастью для них обоих, Аэлина не могла принять свое фэйское обличье и потому не чуяла то, что бурлило в его крови. На Вендалине ему было гораздо труднее. Похоже, Аэлина и здесь начала догадываться. Недаром Эдион поглядывает на него с такой ухмылочкой.
Ну подумаешь – полуголая Аэлина. Он ее и голой видел несколько раз. Боги ему свидетели: бывали моменты, когда он задумывался о близости с нею. Но Рован умел владеть собою. Эти бесполезные мысли он научился держать на очень-очень коротком поводке. Совсем некстати Ровану вспомнился весенний праздник Бальтэн. Он тогда послал ей струю прохладного ветра. Рован и сейчас слышал ее стон, видел изгиб ее шеи. Ее губы раскрылись, и оттуда…
Это было в другой жизни. А сейчас она лежала, повернувшись к нему спиной.
– Вчерашней ночью… – начал Рован, с усилием произнося каждое слово.
– Я все поняла. Я допустила ошибку.
«Ну посмотри же на меня. Повернись и посмотри на меня».
Но Аэлина по-прежнему лежала к нему спиной, и по спине ее гладил не он, а лунный свет.
Рован чувствовал: у него вот-вот закипит кровь.
– Я совсем не собирался… отталкивать тебя.
– Знаю, что не собирался.
Аэлина прикрылась одеялом. Наверное, почувствовала, что Рован разглядывает ее спину и островок возле шеи и плеч, незатронутый шрамами и татуировкой.
– Я сама не понимаю, как все это случилось. Просто дни выдались тяжелые… Давай больше не будем об этом. Хорошо? Я ужасно хочу спать.
Может, сказать ей, что это совсем не хорошо, что им нужно…
– Тогда спи, – вздохнул Рован.
Не прошло и двух минут, как Аэлина уснула. Рован перевернулся на спину. Подложив руки под голову, он смотрел в потолок и думал.
Нельзя так сразу. Нужно дождаться, когда она снова начнет смотреть в его сторону, и тогда уже попробовать ей объяснить, что он не был готов. Она ведь не просто дотронулась до его лица. Она прикоснулась к той части татуировки, где рассказывалось, как он отправился выполнять очередной приказ Маэвы и потерял Лирию… Вчера, на крыше, он не был готов. И дело не только в желании. Многие поступки Аэлины сводили его с ума. Но он почему-то не представлял, как поведет себя, если она посмотрит на него с чисто женским интересом.
В прошлом у него были любовницы, но с ними все обстояло по-иному. Даже когда он проявлял о них заботу, это была лишь видимость. Рядом с любовницами он бы никогда не подумал о цветочном рынке. Его бы не хлестанула мысль, что он по-прежнему жив и ласкает другую женщину, а Лирия… мертва. Злодейски убита.
Но Аэлина… Если он откликнется на зов и снова вступит на этот путь, а с нею вдруг что-то случится… Рован едва не задохнулся.
Ему нельзя спешить. Нужно тщательно во всем разобраться. В первую очередь в себе, какими бы ни были его
