Рвануло почти сразу, и несколько осколков с неприятным шорохом прорубились сквозь живую изгородь над головой Натали. «Тзень» – один из них распорол капот автомобиля, «джирк» – другой разрезал дорожное покрытие в полуметре от ее ноги.
«Могло быть и хуже!» – Она вскочила на ноги и полоснула длинной очередью по окнам, а потом – когда магазин опустел – уронила шмайсер под ноги и выхватила из кармана вторую гранату. Рычаг она снова держать не стала, а просто выдернула чеку и швырнула стальной шар в разбитое окно. Времени на маневры, таким образом, не осталось, но ей и не надо было. Она упала под кусты, переждала взрыв, сменила в автомате магазин и рванула вслед за атакующими туда, где должен был находиться Генрих. Но здесь ей и делать-то ничего не пришлось. Она шла вслед за диверсантами Генриха, а те за своей спиной живых не оставляли. Единственный раненый, встреченный Натали, был из «своих», и другой «свой» как раз оказывал ему первую помощь.
– Стреляют! – прохрипел Генрих, стараясь подавить тошноту и встать на ноги. Со скованными руками это и вообще непросто, со звоном в ушах и болью в паху – и того сложнее.
– Молчать! – бросила ему Ольга.
Таким тоном отдают приказы псам. «Лежать», «стоять», «подать голос». Скверный тон, но ей, и в самом деле, было не до Генриха. Стало вдруг, и не ей одной. Зарецкий тоже вскочил и даже револьвер из наплечной кобуры вытащил, словно собрался воевать.
«Ну, ну…» – Генрих сумел-таки встать на колени и, опершись на руки, начал понемногу приподниматься, но в этот момент вдребезги разбитое выстрелом зеркало с треском обвалилось на пол и из открывшегося провала раздался властный голос.
– Не дури, мужик! – сказали из мглы по-немецки. – Ствол брось, руки подними! И вы, барышня, руки тоже покажите, пожалуйста.
И тут же раздался выстрел. Генрих оглянулся через плечо и успел увидеть, как падает спиной вперед здоровенный охранник, так и не выпустивший из руки какой-то длинноствольный револьвер.
– Я же сказал, не дурить!
Зарецкий ситуацию оценил правильно. Револьвер бросил на пол, правда, недалеко – видно, все еще на что-то надеялся – и поднял руки, поворачиваясь к разбитому окну лицом.
– Просто для сведения, – сказал он ровным, пожалуй, несколько утрированно спокойным голосом, – вы только что совершили целый ряд уголовных преступлений, караемых по законам империи…
– Заткнись! – А вот этого голоса Генрих здесь и сейчас услышать никак не ожидал. – Генрих, ты как?
– Скорее сяк, чем как, – тяжело выдохнул он, выпрямляясь. – Но жив, и это радует!
– Меня тоже! – Наталья впрыгнула в комнату, качнулась на высоких каблуках, но устояла. В одной руке «стечкин», в другой – браунинг FN. – Здравствуй, Ляша! Это она тебя так?
– А что видно? – непроизвольно опустил Генрих взгляд к ширинке.
– У тебя кровь из ушей идет, но я так понимаю, по яйцам тебе тоже досталось?
– У нас, в России, без этого никак! – улыбнулся Генрих, хотя какая уж там у него вышла улыбка, он не знал. Догадывался, что никудышная. – Не убивай… пока! – остановил он Наталью. – Людвиг, ты там?
– Я здесь, – Людвиг вошел в комнату, как нормальный человек, через дверь.
– Что со временем?
– Его нет!
– Ну, вот, – обернулся Генрих к Зарецкому, морщась от боли в паху, – слышали? Нет времени.
– Я ничего не скажу!
– Тата, выстрели ему в колено, пожалуйста! – попросил Генрих, и тут же раздался выстрел.
Зарецкий заорал и грохнулся на пол.
«Нет, не полевой агент, кабинетная крыса!» – оценил Генрих телодвижения капитана первого ранга и его беспомощный мат.
– Следующая пуля в живот, – Генрих не был уверен, что это сработает, но и не попробовать не мог. – Кто приказал произвести арест?
– Я…
– Наташа, в живот…
– Подождите! – взмолился Зарецкий. – Так дела не ведут!
– В кабинетах, – согласился Генрих, – а мы на фронте. Наташа…
– Адмирал Чаромный!
– Подожди, Тата! Пусть еще поживет. В чем смысл?
