Тарсус сдали. Это Латакия еще держалась, а то ведь бежать можно только морем. А вот они не бегут, им как раз нужно оказаться в этом аду.
Лодка подошла метров на пятьдесят и остановилась. Почти без всплеска из лодки в воду метнулось сильное тело. Она даже накрениться не успела.
Часовой на причале привычно дремал, жуя любимый тут «кат», когда вода метрах в десяти от берега вдруг вскипела порцией пузырей и послышался негромкий хлопок. Фигура в куфии и арафатке стала заваливаться навзничь, булькнув, ушел в воду автомат.
А лодка вновь двинулась к берегу.
– Ну, Барс, ты просто волшебник. Выстрелить из?под воды – и точно в голову! – восхитилась Наталья?Касатка, через пять минут стоя на бетонных плитах причала.
– А ты думала? Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы!
Евгений кивнул. Выстрел из?под воды – фирменная фишка каплея. К тому же «глок» – ствол надежный.
Он поежился.
Худой и узколицый, чем?то напоминающий ядовитую змею, тот виртуозно владел всеми видами оружия – и огнестрельного, и колюще?режущего. В его руках столовый нож был опаснее, чем «калашников» в руках обычного солдата. Как втайне подозревал Брагин, Барсуков единственный в группе находил вкус в убийствах.
Прежде чем выйти в лабиринт мертвых зданий, они осторожно прислушались, нет ли впереди кого?
Даже обычный европейский город может быть небезопасен ночью. Подвыпившие граждане хотят почесать кулаки, стаи малолетних гопников ищут приключений на свои задницы; разнообразный криминальный элемент, полиция, нередко не особо отличающая от него. Кстати, бездомные собаки тоже опасны. А уж тут – отъевшиеся на трупах, да еще каждая третья – бешеная.
Но вроде все тихо…
Они спрыгнули с разбитого снарядами пандуса и нырнули в темноту. Дня четыре как закончилась очередная вспышка резни, но выстрелы продолжают еще звучать. Каждые полчаса нет?нет, да и вспыхнет перестрелка. Они не обращали внимания, привыкли. Горели кое?где дома в разных районах города, озаряя округу ярким светом.
Резко ухали одинокие взрывы. Но беженцев уже нет. Счастливы те, кто сумел вырваться в самом начале. Остальные прячутся, где только возможно. Вооруженные банды?отряды проводят разборки, а они – посередине.
– Смотри! Вон туда смотри! – зашептала на ухо напарница, толкая в бок локтем.
Он глянул в протянутый ему прибор ночного видения.
Женщина! Распущенные по плечам волосы, разорванное платье…
Но внимание привлекает не это, а сверток, который она прижимает к почти обнаженной груди окровавленными руками.
Она скользит по пустынной улице невидящим взглядом и шарахается в сторону, ступая босыми окровавленными ногами по асфальту, усыпанному осколками стекла и битого кирпича, истерзанному гусеницами бронемашин и изрытому воронками.
Женщина что?то говорит, губы шевелятся, но слов не слышно. А взгляд Брагина упорно держится на свертке.
– Господи, это же ребенок! – пролепетала Олеся.
К горлу подкатывается комок. У ребенка наполовину размозжена голова. Кровь и мозги уже застыли, подсушенные временем.
Ох уж эта война. Очередная гражданская война в трижды гребаном мире, в этом трижды несчастном месте…
Стреляют, жгут дома, грабят, насилуют. Трупики детей с разбитыми о камни головками, трупы изнасилованных толпой женщин с торчащими между ног палками и бутылками, трупы голых мужчин с отрезанным мужским достоинством…
Кажется, уже никогда не выветрится из памяти запах мертвечины – горелой или разлагающейся. Словно на бойне, где к столу дьявола заготавливают человеческое мясо.
Женщины, дети, мужчины. За что их убивают? За другой язык? За другую веру? Но тут все молятся Аллаху и на одном и том же языке просят его послать смерть врагам. Оттого, наверное, и столько трупов – молитвы одинаково хорошо доходят. Хотя все чаще Брагину казалось, что всем этим делом вертят не мусульмане, а чистопородные сатанисты, ввергающие людей в ад при жизни. И у них это неплохо получается.
* * *
