— Простите, вы не в курсе…
— Так введите, — ответил я сдержанно, — но предупреждаю, я — человек науки. Моя помощь была разовой. Ваше отношение к науке не разделяю.
— Помогли дважды, — подсказал Мещерский, — и оба раза просто неоценимо.
— Пусть дважды, — ответил я нехотя. — Но я не работаю у вас.
Бронник сказал со вздохом и терпеливостью:
— Позвольте мне. Всего сто лет тому вся наука была сосредоточена в Европе. Более того, в одной-единственной стране, Германии. Вам трудно поверить, но тогда Германия считалась страной ученых, Франция — моды, а Штаты — техников. В период между Первой и Второй мировыми войнами Штаты получили большой приток ученых из Европы, что бежали от призрака близкой войны, потом еще больше ученых вывезли из разоренной Европы после Второй мировой… и что получилось? Да, два супергиганта с ядерным оружием. Но это тогда всего два. Сейчас же и ядерное оружие уже в ста двадцати странах, что, согласитесь, не придает миру стабильности, но еще более страшно, что научно-исследовательские центры, оснащенные по последнему слову техники, возникли буквально в каждой развитой и недоразвитой стране!
— Это же хорошо, — сказал я. — Сто ученых лучше, чем один, а сто тысяч лучше, чем тысяча.
Мещерский промолчал, а Бронник покачал головой, взгляд его не отпускал моего лица.
— Это в идеале. Но вот вы знаете ли, что делается за железным занавесом в Северной Корее?
Я вздохнул.
— Да что вам далась эта Северная Корея?
— Просто самый навязший в зубах пример, — согласился он. — Сейчас таких корей сотни по свету. С тысячами лабораторий, где то ли новую чуму создают, то ли серую слизь…
Я ощутил неприятный холодок во внутренностях. Бронник внимательно следил за моим лицом.
— Улавливаете?
— Да, — буркнул я.
— Сложилась ситуация, — пояснил он, — когда глобальные угрозы миру возникают сразу в сотне мест планеты. А чтобы бороться с ними, увы, уже недостаточно ни ЦРУ, ни ФБР, ни МИ-шесть. Во-первых, угроз слишком много. Во-вторых, они зачастую в закрытых государствах. Или в закрытых для посторонних зонах. А в-третьих, что самое неприятное, такие центры находятся под охраной самого правительства тех стран. Пусть не всегда гласной, но как вы понимаете, правительство может обеспечить такую охрану, через которую никакое ЦРУ не переберется.
— КГБ бы перебралось, — буркнул я.
Он кивнул.
— Согласен, КГБ действовало решительно, ветераны ЦРУ и других разведок всегда им завидовали. Но сейчас КГБ нет, а ФСБ такая же бюрократическая структура, как и ЦРУ, ФБР, АНБ и прочие погрязшие в бумагах и взаимных интригах организации. Скажу честно, у нас нет адекватного ответа на быстро возникающие угрозы.
Мещерский вставил:
— Не России угрозы, Штатам или кому-то еще, а всему человечеству.
Я пробормотал:
— Кому вы говорите? Лучше вас знаю. И что… вы те ребята, что берутся противостоять глобальным угрозам? Не смешите.
Ингрид метнула на меня злой взгляд, я и сам ощутил, что перегнул, но к военным у меня инстинктивная неприязнь, пусть и в гражданских костюмах. Трудно выдавливать из себя это глупо-детское, когда пираты и разбойники — это хорошо и романтично, а стражи порядка — гады и приспешники кровавого режима.
Мещерский и Бронник переглянулись, вид у Бронника стал таким, что надо ли с ним спорить и переубеждать, яйцеголовые считают себя умнее всех на свете, к силовым структурам относятся так же, как писатели и грузчики, дескать, тупые громилы, душители свобод и те сволочи, что не разрешают орать на улице веселые песни в три часа ночи.
Бронник продолжил сдержанно:
— Есть глобальные угрозы, которые создает природа, например, землетрясение, цунами или бабахнет астероид… Да, там мы сделать ничего не можем. Но если угрозы создают люди, то… мы ведь тоже люди?
Я покачал головой.
— За всеми не набегаешься. Все верно, совсем недавно страной науки считалась Германия. Но сейчас в одном Китае
