– Нет. Он с моим дедом Акылбаем в одном полку воевал. Как без него-то?
Мы вошли во двор и прошли вдоль дома. Когда собирались завернуть к подъезду, услышали голос:
– А вот еще смешной случай был…
Я знаком остановил друзей. Голос я узнал, это был Мокашов. И историю его тоже узнал. Её я слышал от него много раз в той жизни, но все равно остановился и приложил палец к губам. У подъезда на скамейках сидели мужики, а дядя Юра рассказывал свои приключения:
– …я тогда только после школы милиции служить начал. В общем, послали меня из морга покойника забрать, а морг-то в соседнем райцентре. Дали мне газон бортовой, помощника, гроб и вперед. Помощник тот, Иваном звать, выпивоха, скажу я…
В общем Иван в кузов, я в кабину и поехали. Водила всю дорогу молчит. Меня тож к разговорам не тянет. Едем и слушаем, как Иван в кузове песни горланит. Успел где-то на грудь принять, али с собой взял. Тут дождик заморосил. Едем уже в тишине, Иван замолчал, значит. Смотрим, дед с бабкой голосуют. Чуть ли не под колеса бросаются. Водила сжалился, мокнут ведь. Притормозили. Дед просит подбросить до деревни, по пути мол. Дождались, когда они заберутся, только трогаться, а в кузове кто-то как заорет! Смотрим в зеркала – дед с бабкой из кузова выпрыгивают. Лихо так, в десанте так не сигают, а в кузов они с минуту лезли. Выходим выяснить – чего случилось, а их и след простыл. Заглядываем в кузов, а там Иван матерится. Оказывается, чтобы не мокнуть, Иван взял и в гроб лег. Крышкой накрылся, только ладонь высунул, чтоб дышать, и сразу заснул. Проснулся от того, что руку прищемило, он и заорал. Видать, дед с бабкой на гроб для удобства сели…
Под смех мужиков я вышел и поздоровался.
На мгновение воцарилась тишина.
– Сергей? – Савин-старший округлил глаза.
И тут все разом вскочили. Отжали руку до потемнения в глазах, еле боль вытерпел. Не сразу понял, что именно меня спрашивают, так как говорили все сразу, друг друга перебивая. Одновременно начиная спорить. В тональности гомона угадывались нотки досады и раздражения. Оно и понятно, что почти всегда выходит не так, как хотелось бы. И после любого ЧП начинаются разговоры и пересуды. И каждый задает вопросы. Почему так вышло? Почему у всех нашлись неотложные дела, и лишь один Тихомиров откликнулся на призыв? Много почему. И многие винят других, а сами, оправдывая себя, находят разные причины и обстоятельства.
И вдруг из всех вопросов выделился один – как я смог с одного удара вырубить взрослого мужика?
Ответил бы, да боюсь, что грубо получится. Просто буркнул:
– Не помню. – Пусть что хотят, то и думают.
Вновь загалдели, но Мокашов громко пресек все вопросы:
– Тихо, мужики!
Подтолкнул меня прочь от лавок.
– С Запашным беседовал? – спросил он тихо, когда мы отошли подальше.
– Да.
– И что?
Я пожал плечами:
– Ничего. Отдыхай, сказал, и ни о чем не беспокойся.
– Это хорошо, – кивнул Мокашов.
– Хорошо-то хорошо, но не понятно – почему меня не будут привлекать в качестве свидетеля?
– А что тут непонятно? – пожал плечами участковый. – Все как раз ясно. Просто Громины не по одному делу проходят, и у ОБХСС, и у чекистов… а тут…
Вдруг Мокашов нервно оглянулся и, чертыхнувшись, закусил губу.
М-да, действительно – каша. Только заварил её вовсе не я. Так, приправа с горечью…
Настроение испортилось.
– Я пойду, дядь Юр. Устал.
– Конечно, иди! А я… – он замялся и махнул рукой, – впрочем, все мы тут виноваты. Ты иди, отдыхай. И если что… мы все поможем, только скажи.
Кивнул и, пройдя мимо спорящих мужиков, вошел в подъезд. Следом за мной проскользнул Расулов, а Олега задержал у лавки отец.
– Слышал? – кивнул за спину Ильяс, когда мы начали подниматься по лестнице.
