Я резко приподнялась, на мгновение забыв, кто я и где нахожусь, – мне показалось, что я вернулась во времена бродяжничества. Костер все еще пылал и потрескивал, однако тот монах, что был назначен часовым на первую половину ночи, крепко спал, протянув ноги к огню. Его легкомыслие можно было понять: на паломников и монахов редко нападали разбойники, ну а опасных хищников в этих лесах водилось немного.
Но все же кто-то тайно подобрался к нашей стоянке – я видела темный силуэт, настороженно замерший рядом со мной. Мне подумалось, что это может быть лесной дух, почуявший на мне метки своих дворцовых собратьев, но догадка не подтвердилась – ночной гость, убедившись в том, что я не собираюсь сразу поднимать шум, придвинулся, обдав меня ароматами дешевой харчевни, и торопливо прошептал:
– Тебе грозит опасность! Нужно уходить отсюда и затаиться в каком-нибудь овраге, да побыстрее!
– Это еще почему? – я не собиралась верить словам незнакомца, чьего лица не видела, а по запаху к тому же безошибочно определила беспокойного завсегдатая злачных мест. – Кто ты такой и что здесь делаешь?
– Ты меня не помнишь, наверное… – он говорил сбивчиво, и я заметила его странный, чуть гнусавый выговор, вызвавший в памяти пузатых и угрюмых северян, обвешанных оружием, которых я пару раз встречала еще в Олораке. – Утром… у городских ворот я поблагодарил тебя, когда ты остановила божьего слугу, впавшего в грех гнева и решившего не дожидаться божьей кары для своих обидчиков, – тут ночной пришелец не сумел сдержать смешок, и в моей памяти всплыл неясный образ того, кто окликнул меня утром, но ни лица, ни одежды я припомнить так и не смогла. Единственное, что я могла сказать с определенностью, – то был молодой оборванец, с которым я бы не решилась заговорить и в те времена, когда сама бродяжничала по Лаэгрии.
– Так уж вышло, что вскоре после этого я зашел в один кабак, где свел случайное знакомство с какими-то господами не самого достойного вида… Я не так давно прибыл в Таммельн, но такие люди есть везде, и я хорошо знаю эту породу, – он снова тихонько хохотнул. – Они обсуждали одно прибыльное дельце – грабеж повозки, которая следует вместе с паломниками в монастырь. Прошел слушок, что она нагружена не одними съестными припасами и отправлена без охраны потому, что к ней не хотят привлекать внимания. Уж не знаю, сколько в этом правды – ребята эти умом особым не блистали, иначе бы не звали в подельники первого попавшегося собутыльника. Я сказал, что мне не нужны сейчас лишние неприятности, и мы разошлись по-доброму. Сегодня ночью они хотят на вас напасть, едва догонят, а нагнать вас даже кучке глупых пеших разбойников не составит труда, тащитесь вы, как снулые мухи. Думаю, я не намного их опередил, так что времени у тебя в обрез – уходи от повозки, и подальше.
– С чего бы мне верить, что ты говоришь правду? – Сон с меня как рукой сняло, и множество самых черных мыслей сменили одна другую, чтобы в итоге сплестись в тугой клубок. – Ладно, допустим, монахов и впрямь хотят ограбить… Но отчего тебе взбрело в голову предупреждать меня? Ты имени моего не знаешь, как и я – твоего!
– Назвать имя – дело несложное, – в голосе моего собеседника послышались нетерпеливость и досада. – Считай, что я предупреждаю тебя из благодарности. Не так уж часто меня спасали, пусть и делали это мимоходом и не ради меня самого.
Курам на смех! Моя помощь явно не стоила того, чтобы гнаться за паломниками весь день! Это объяснение мне не понравилось еще больше, чем все то, что я услышала ранее, однако я продолжала расспросы, чувствуя, как все внутри застыло от страха.
– Но что мне грозит? – начала я рассуждать с деланым простодушием, незаметно при этом отодвигаясь. – Пускай разбойники забирают повозку, да хоть вместе с монахами. Не собираются же они нас всех перерезать?
– Нет, они не из душегубов… А эти увечные богомольцы не похожи на тех, кто способен оказать сопротивление, которое разозлит грабителей. Но я слыхал от них, что ты не из простого люда, – небрежно ответил незнакомец, и его тон показался мне таким же наигранным, как и мой собственный. – Ты родственница какого-то важного челядинца при здешнем герцоге, у тебя имеется богатый жених, да и сам герцог к тебе неравнодушен… Один из разбойников клялся, что видел тебя с ним где-то за городом, и по всему выходило, что герцог к тебе гораздо благосклоннее, чем это положено знатному господину. Как бы оно ни было, кто-нибудь из них – родственник, жених или тайный любовник – не пожалеет денег на выкуп, а может быть, и все трое решат, что ты стоишь десятка золотых монет…
Вот дьявольщина! Я все еще не привыкла к тому, что стала важной персоной, хотя в мечтах своих порой возносилась еще выше. И мне в голову не пришло, что я сама по себе могу показаться кому-то стоящей добычей. Упоминание о том, что кто-то видел, как я встречаюсь с господином Огасто, заставило меня покраснеть, однако странным образом укрепило доверие к словам моего собеседника: о том случае с бродягами знали сами бродяги да его светлость и, следовательно, чистым враньем история не была.
– Шевелись, рыжая! – поторапливал меня неизвестный доброжелатель. – Насколько я понял, ходишь ты еще медленнее, чем думаешь!
