Стальные грозы

конечностей, а внизу – более-менее обычные ноги.

Но по мере того как сознание схватывало все новые детали, становилось ясно: это не гуманоиды. А совершеннейшее безобразие, на фоне которого, скажем, разумные коты-сирхи казались совсем-совсем людьми.

Глаз у неведомых инопланетян имелось три штуки. Также они могли похвастаться несообразной и уродливой конечностью, выпирающей из брюха и раскладывающейся в некое подобие веера. То есть получалось, что в общей сложности у них верхних конечностей три. И ног у них тоже было три…

«Ну и где водится этот кошмар? – подумал Растов со смесью интереса и омерзения. – На планете с тремя солнцами?»

Его экипаж тем временем вовсю глазел на экспонаты справа.

То были существа вообще без рук и без ног (или, по крайней мере, так казалось). Степень их негуманоидности била на сто очков даже трехглазых.

Фигурами они больше всего напоминали классические лаконичные шахматы, но при этом делились не на белых и черных, а на светло-серебристых и темно-серебристых, с жемчужным отливом.

Тела существ имели выраженную осевую симметрию. Так что казалось, их выточили на древнем токарном станке…

Экипаж строил догадки.

– Так это роботы или кто? – Помор, от волнения, конечно, сказал «хто», как это за ним водилось.

– Пишут вон на табличке, что нет, не роботы. А какие-то «глу». «Сигурд» подсказывает, что на чоругском языке дословно это значит «слепые».

– Конечно, слепые! Глазок-то нет! – топорно пошутил Игневич.

– Так ушек тоже нет… Могли бы глухими назвать. На табличке еще написано, что они «разумная инопланетная форма жизни, превосходящая уровнем технологий ягну»… Чтоб они, кстати, все сдохли от избытка разумности!

Тут Растова осенило. И от прозрения у него даже засосало под ложечкой.

Эти «шахматы», которые «слепые», – не есть ли те же самые «ферзи», что когда-то похищали Кешу? Вначале из лагеря «Артек», а затем – из Крымской Обсерватории?

Догадку Растова подтверждали две как бы лодки, стоящие поодаль в глубине экспозиционного отсека. Они имели тот же нетривиальный жемчужно-металлический отлив, что и сами ферзи, и производили впечатление декораций оперы про нибелунгов.

«Ферзи на серебристых каноэ… – вспомнилось Растову из отчета брата о посещении дивной инопланетной страны. – А ведь многие тогда считали Кешу сумасшедшим!»

Логика экспозиции вроде бы требовала, чтобы следующей разумной инопланетной расой стал мыслящий плазменный кисель из фотосферы красного гиганта или разумные кристаллы, живущие в недрах планеты типа «горячий Нептун».

Но вместо этого из-за стекла на танкистов взглянули две пары живых, показалось даже, смеющихся глаз.

Человеческих.

Мужчина и женщина эталонного телосложения стояли, взявшись за руки, на фоне дорогущего спортивного мобиля производства Южноамериканской Директории.

Растов случайно знал эту модель 2598 года, она называлась «Соледад». Такая была у секретаря его отца по внешним связям, Николая Ортеги. Костю в те годы завораживала способность «Соледад» втягивать в брюхо колеса и превращаться в моторную лодку.

– Вы заметили, что мужик – белый, а баба – смуглая, клонская? Непорядок! – сказал Помор.

– Но ведь так и в жизни бывает! – успокоил Помора Кобылин. – Хоть и редко…

– А подпись прочли?

– Что там?

– Ортакнеж. В чоругском языке это четвертая, наивысшая превосходная степень сравнения от прилагательного «опасный». Сверхнаиопаснейшие.

Факт приятно тешил воинскую гордость хомо сапиенса, но тут командир в Растове взял верх над человеком и зевакой.

– Так, бойцы, отставить ночь музеев, – твердо сказал он. – Нас ждет мезонный реактор.

Глава 27