танкиста».
Но теперь майору было что сказать! Развернутая рецензия на «Ночь в Палеонтологическом музее» (к слову, в те дни опубликованную в альманахе «Фантастика Заполярья»), которую Растов имел неосторожность пообещать Дедову-Южному в июле, заняла у него час времени и десять страниц из фельдшерского блокнота…
Затем Растов вдруг почувствовал: надо написать бывшей жене Беате.
Зачем?
Сформулировать было нелегко.
Может, времени оказалось слишком много – спать не хочется, а ужинать рано.
А может, потому что зов души…
Итак, Растов написал Беате, что наконец-то полюбил девушку по имени Нина.
Соврал, что уже сделал Нине предложение.
Поблагодарил Беату за любовь и заботу, которые она ему дарила. («Ведь что-то же такое она дарила, да?» – рассуждал майор, сортируя далекие воспоминания, в которых было много пива из холодильника и черствых бутербродов с ветчиной.)
И напоследок добавил, что банковский вклад, который Растов сделал в день их скромной свадьбы и который будет доступен к снятию через год, Беата сможет, на основании этого письма, целиком оставить себе. (Растов вдруг вспомнил, как страстно выросшая в бедности Беата радовалась всяким сверхплановым деньгам; как она хлопала в ладоши каждому, даже дурацкому, подарку; как на ее щеках проклевывались экстатические ямочки, когда он что-то материальное ей приносил, привозил, обещал… Вспомнил и невольно улыбнулся.)
Законченные письма Растов рассовал в сделанные собственноручно конверты.
Конверты надписал разборчивыми печатными буквами. И сложил стопкой возле иллюминатора.
«Вот он, небогатый эпистолярный итог жизни майора Растова: болтливого друга-баламута, скучного сына и на всю голову влюбленного…»
Глава 17
Неустановленная система
Утром следующего дня (которое вполне могло быть
Дурные предчувствия донимали его, как комары байдарочника. Константин даже разозлился на себя. Он же, в конце концов, танкист, тупой служака, а не какой-нибудь университетский баловень-лирик или там, прости господи, эстрадный певец Куллэ! Ему предчувствия иметь – себе дороже!
Растов рывком вскрыл очередной тайский паек. Извлек из вакуумной упаковки блинчики. Надпись на картонке величала их загадочно: «спринг-роллы». Были они сделаны из странной субстанции, похожей на съедобную промасленную бумагу, а начинены – сельдереем, соевым мясом и морковкой под пальмовым маслом.
Распечатав баночку кокосового молока, Растов принялся завтракать.
Ах, как же хотелось ему пельменей! Кофе! Можно даже самого распоследнего, растворимого, угольно-черного! Ну или хотя бы чаю!
Увы, родных и любимых интоксикантов в его меню не было. Только полезное кокосовое молоко с берегов острова Самуи, радость воинствующего вегетарианца…
Прямо так, с молоком в правой руке и блинчиком в левой, он подошел к иллюминатору.
Перебросил баночку молока на сгиб локтя, приложил ладонь к серой обшивке…
Послушные молекулы чудо-материала откликнулись на прикосновение. Перегруппировались, переориентировались…
Обшивка изменила оптические свойства, стала прозрачной.
Растов ожидал увидеть неразлучную пару Макранов над коричневыми пустошами Курда. Но там, за прозрачной преградой
