и по ним съезжают те самые небывалые звери, несущие на своих спинах воинов. Но не стали бледнолицые врываться в посёлок- стойбище. Всадники обогнули бушующие на месте длинных домов жуткие пожарища, охватили его кольцом, отрезая от полей и синеющего вдали леса, где таится спасение. В панике бегут чудом уцелевшие, но верен глаз и тверда рука слава – щёлкает звонко тетива, и валится пробитый тяжёлой боевой стрелой беглец наземь, обагряя её своей кровью. Здесь, в этом племени, как ни нужны славам рабочие руки, пленных не будет. Не будет и в других родах сенека. Сломан томагавк вождя. Истреблены будут все, до последнего меднокожего.
Стихает пламя. Прогорает огонь. Видно это по тому, как меняется цвет пламени. Всюду тела убитых. Мужчины, женщины, дети. Неслыханная жестокость. Не всем она по душе. Но… надо. Ибо теперь славы – племя. И хотя по незнанию подписал Брячислав смертный приговор сенека, но разве те лучше славов, истребив гуронов? Око за око. Зуб за зуб. Не ими придуман этот древний, как сам мир, закон. Не славам его и отменять. Ибо это и есть война. Кровавая, беспощадная, со своим жутким ликом.
Глава 22
Закончено истребление. По-другому и не назвать то, что произошло на месте многолюдного некогда становища. Проходят цепью славянские воины по селению, проверяя, не выжил ли кто. Помогают им в этом огромные волкодавы, каждый в два раза больше местных лаек. Да и волки не отстают от них. Взмах огромных челюстей, тупой хруст – рывок, бьётся на земле тело лайки, защищавшей тело убитого ребёнка от поругания. Сверкает на вышедшем солнышке меч, и вздрагивает в последнем вздохе грудь женщины, пробитая тяжёлой зубчатой стрелой. Нагибается воин, вырывает орудие смерти из тела, ругаясь, очищает наконечник от клочьев мяса пучком травы, вырванной закованной в перчатку рукой. Несколько раз втыкает в землю, вытирая от крови острую смертоносную сталь, идёт дальше.
Находят двоих живых. Скво и мужчину. Они ещё дышат, хотя одна стрела пронзила их обоих. Похоже, воин пытался защитить жену или сестру. Поднимается меч, но следует окрик – князю нужны проводники. Знает воин, где находится следующее селение. А судя по тому, что вышло, дорога воину эта женщина, и, чтобы спасти её, покажет он путь к своим соплеменникам. Впрочем, славы уже знают дорогу. Но проводник им не помешает.
Быстро стаскивают тела в кучу, поливают их маслом. Летит в страшную груду факел, с рёвом вспыхивает огонь. То – жертва Перуну, новому богу этих мест. И кажется всем, что слышат они довольное уханье бога воинов, насыщающегося сотнями смертей. И вздымается к небесам чёрный жирный столб дыма, возвещая – Смерть-Морана пришла к вам, люди с кожей цвета меди.
Отчалили лодьи, отдыхают на них воины и кони, прядают в чутком сне ушами псы, когда раздаётся с кормы дикий вопль истязуемого. Раскалён в огне нож, светится его лезвие белым цветом. Словно символ Трёхликого, привязан к раме из копий меднокожий мужчина. Время от времени лениво касается его кожи пылающее лезвие, и слышен очередной вопль. В промежутках между пытками задают ему один вопрос:
– Где селение? Покажи дорогу. Сколько воев осталось?
Но молчит воин, хотя нет живого места на нём. Терпит, хотя уже сорвал голос в воплях бесплодных. Положил руку на плечо князя Путята. Жестокая улыбка играет на губах жреца. Преступил он все заветы, кои впитывал с детства вместе с молоком матери. И некуда ему отступать.
– Бесполезно, княже. Он скоро уйдёт на поля вечной охоты, если мы продолжим в том же духе. Пусть приведут скво. Тогда он заговорит.
Согласен Брячислав. Отдаёт короткое распоряжение, и вскоре тащат воины женщину, взятую в плен. Она ранена легко. Лишь чуть вошла стрела в её тело, закрыл собой скво воин. Потому и спаслась. Да ещё была та стрела на излёте, перед тем как в цель попасть, пробила тотемный столб сенека. Потому и не убила обоих на месте.
Говорит жрец страшные для воина слова, от которых тот начинает корчиться пуще, чем когда его жгли железом. И в подтверждение слов белоликого колдуна женщину ставят на колени, привязывают её локти к ногам, бросают на седло высокое, и начинает строиться позади очередь мужчин, развязывающих свою одежду для самого страшного… Рвут одежду со скво. Та, поняв, что её ждёт, кричит диким голосом, но ленивым движением вталкивают ей кусок шкуры, оторванной от её платья, в рот, и лишь мычит несчастная, выкатив глаза… Первый дружинник пристраивается сзади… Отваливается с довольным ворчаньем… Второй… Князь внимательно наблюдает. Не за отвратительной картиной. За тем, как ведёт себя пленник. А тот – корчится, бьётся. Вздулись жилы его на лбу, на руках. Тщетно пытается порвать он путы, сломать крепкие копья высушенного ясеня. А очередь медленно движется… Женщина уже не мычит через тряпку. Закатились её глаза, и тогда ведро воды, зачерпнутой из-за борта двулодника, вновь приводит её в чувство. Несколько мгновений ей дают передохнуть, осознать, что жуткий кошмар не закончился, а сейчас продолжится. Даже вытаскивают тряпку изо рта, обильно смоченную слюной, чтобы женщина отдышалась… Очередной слав пристраивается сзади, и несчастная кричит, обращаясь к своему воину. Жрец, понимающий её речь, довольно кивает, делает знак
