ходу уточняя, как же всё-таки выглядела та самая ведьма в деталях и особых приметах, чтоб впредь не отмечать кулаком каждую встреченную после заката гарную украинскую дивчину.
Коих, надобно признать, на земле малороссийской с каждого году рождается более чем предостаточное количество, так что слава о чернобровых красавицах катится не только по дорогам всей Российской империи, но и даже по всяческим иноземным Европам!
До стоящей на отшибе низенькой одинокой хатки, более похожей на бобровый домик у лесной запруды, приятели добрались скорым шагом по лёгкому ночному ветерку. Месяц высоко светил над головами так, что светло казалось почти как днём. Воздух был чист и прозрачен, словно хрусталь. Едва колеблемые листья высоких тополей представлялись выкованными из тончайшей зеленоватой меди или холодного золота. Живое серебро заливало окрестности, ещё во многих домах на селе окна горели оранжевыми огоньками, но всё тише лаяли псы, и случайные парочки влюблённых спешили добраться до своего крыльца, покуда встревоженные родители их не вышли на поиски с фонарём в одной руке и с тяжёлой палкой в другой.
Вся Диканька мирно погружалась в короткий летний сон, помолясь Богу и приняв стопочку на грудь для самых приятственных сновидений. Все ложились почивать…
Но не наши отчаянные герои, кои замерли у тощего, покосившегося забора в некотором здоровом размышлении: а стоит ли всё-таки вот так, без приглашения и даже без магарыча, ломиться в дом бывалого сечевого запорожца?
Деликатно постучав и не дождавшись ответа, друзья были вынуждены, перекрестясь, пойти на самое что ни на есть невежливое проникновение в чужое жилище.
Осторожно пнули дверь, так оная отворилась с таким противным скрипом, что у Николя с Вакулой мурашки побежали от шеи до поясницы и без причины заныли зубы. В сенях было темно, пахло незнакомыми травами, столь ароматными, что кружилась голова. Толкнув вторую тяжёлую дверь, парни плечом к плечу вошли в горницу, обставленную отнюдь не по украинским традициям.
На полу пёстрые восточные ковры, стены увешаны пистолетами, саблями, ружьями, щитами, колчанами стрел и кривыми татарскими луками. Икон не видно. Вместо доброй русской печки – очаг в центре комнаты, в нём горит невысокий огонёк, а в углу, по-турецки скрестив ноги, перебирает струны старой бандуры здоровущий козачина лет пятидесяти.
В жёлтых лошадиных зубах люлька с длинным чубуком, на бритой голове один седой оселедец, замотанный за левое ухо. Одет в белую рубаху да синие шаровары, в коих можно было укрыть хоть двух баранов, а то и целого бычка, а на ногах восточные тапки без задников, с загнутыми носами, в блёстках. На груди виден чёрный крест на гайтане. Хозяин сидел, полуприкрыв глаза, и на незваных гостей никак не реагировал.
– Гхм… – нерешительно прокашлялся кузнец, уже разок накосячивший сегодня, а потому действующий с неприсущей ему деликатностью. – Здоровеньки булы, пан Пацюк! Вот мы и пришли до твоей милости. Что ж поделаешь, коли такое происшествие знатное…
Запорожец и бровью не повёл.
– Добрый вечер, простите, пожалуйста, что мы так поздно и без приглашения, – вступил второй скрипкой Николя, ободрённый хотя бы тем, что уже с порога не попёрли. – Мы с другом хотели бы получить у вас, как у человека опытного и знающего, небольшую консультацию по некоторым личным вопросам.
Пацюк глухо кашлянул в длинные седые усы.
– А ежели за совет твой салом копчёным, горилкою али мукой гречневой, работой какой да и всем прочим поделиться, как то промеж добрых соседей водится, так мы ж от всей души, не поскупимся, так сказать, в пропорции!
– Вакула, ты не слишком часто злоупотребляешь этим словом?
– Вы про шо, паныч?
– Ни про что, проехали…
– Так уж як скажете, пан Пацюк, шо ж нам теперича делать, як быть? – заключил кузнец.
Бывший запорожец вдруг резко ударил по струнам…
