– Восемнадцать. – Я поборола желание лечь рядом и подобрала ноги к груди.
– А кажется, что ты меня старше, и тебе больше сорока…
– Давай лучше вернемся к разговору о женщине-матери и женщине-человеку. Вот как ты считаешь, можно ли женщине заниматься лекарским делом?
– Принимать роды – да, – кивнул Эд.
– Смотри. Допустим, тебя ранили, и рана нагноилась, а лекарей толковых нет, а тут мимо проезжала я, вскрыла гнойник, обработала рану, и ты выздоровел. Женщина тоже способна спасти жизнь, а не только подарить ее ребенку…
Он сел, протянул мне флягу со словами:
– Выпей, и пойдем спать, чтобы выехать до рассвета, пока на дорогах людей поменьше.
Я сделала глоток и проговорила, мечтательно щурясь на огонь:
– Не хочется что-то. Так хорошо сидим, душевно! – Запрокинула голову, улыбнулась: – Посмотри, сколько звезд! Ты знаешь, как они называются? – Чтобы не заболела шея, я легла, сплетя пальцы на затылке.
Он долго смотрел вверх, потом опустил голову, скользнул по мне взглядом, ненадолго задержав его на груди. Я сделала вид, что не заметила, вздохнула и указала на самую яркую звезду прямо вверху:
– Например, вот эта…
– Пуп великана, – ответил Эд, я засмеялась.
– Извини. Пффф… Пуп великана! Надо ж такое придумать. А вот эти звезды, что вокруг пупа, – пузо толстого великана?
Теперь он захохотал, помотал головой.
– Нет, великан – вот он, южнее. Он поджал ноги и спит. Круговые звезды – Корона Мира.
– Похоже. А вот, на севере – будто бы коромысло с одним ведром!
– Это Звездный лучник, который бережет наш мир и караулит Незваного. Его глаз всегда указывает на север. Вон там, на востоке – Питрис. Видишь, крылья распластал?
Я сощурилась, поднялась на локтях, но разглядела только два вытянутых ромба с треугольником в середине.
– Нет.
– Иди сюда, покажу. – Я с радостью воспользовалась предложением, села, касаясь плечом его бока, он протянул руку вверх: – Вот одно его крыло, вот второе…
Глядя в небо, он говорил о мужчине, влюбленном в девушку-питриса, которая, обратившись в птицу, убила его, а когда снова стала человеком, обезумела от горя и улетела в небо. Я слушала вполуха. Между моей щекой и его – несколько сантиметров, я чувствую тепло, вижу синюю венку на виске, ее безумно хочется накрыть губами. Мы так близко, что, наверное, он слышит, как грохочет кровь у меня в висках. И снова мир меняет очертания, сворачивается вокруг нас коконом. Трещит костер, выбрасывает искры, которые загораются звездами. Щелкают сухие стебли камыша, то ли чихает, то ли вскрикивает какой-то зверек, ветер шевелит завитки волос у Эда на лбу. Закончив рассказ, он медленно поворачивается, и теперь мы лицом к лицу, он смотрит на мои приоткрытые губы, и я вижу, как раздуваются его ноздри…
Вот сейчас – самое время подсекать и пробуждать инстинкт охотника. Стиснув зубы, я отодвинулась, опустила голову и прошептала:
– Красивая легенда. А ты когда-нибудь видел питриса?
– Нет. Но в моих владениях родились трое, когда уже я правил. Они ведь у любого человека могут родиться. Живут себе дети как дети, потом, взрослея, превращаются в хищных птиц. Никто не знает, почему так.
Во мне проснулся генетик-исследователь, и я спросила:
– А у двух питрисов кто родится? Должен – только питрис.
Эд дернул плечом:
– Не знаю. Питрисов убивают, когда они еще юные. На Беззаконных землях их тоже стараются уничтожить. Может, где-нибудь в горах они и размножаются.
По идее, питрис должен родиться, если у обоих родителей есть ген оборотничества, следовательно, оборотничество – подавленный признак. Жаль, что Эд не поймет, если я ему это расскажу.
– Спать будем в тарантасе?
– Да, какая-никакая, а защита. – Эд протянул баклагу с медовухой. – Выпей еще, комары тебя любят, и ты из-за них не сможешь уснуть.
– Это не комары, а звери, – проворчала я, поболтала баклагу – там осталось немного. – Мы Арлито в повозке бросили, а они его,
