смотрела в ответ.
– Я не буду возвращать тебя, – сказал он. – Бог послал морских лисиц, чтобы остановить марстокийцев, и я не сведу его милость на нет. Есть еще договор с твоей семьей, который нужно выполнить. Так или иначе, я доставлю тебя в Лейну. Тогда я смогу накормить свою страну.
Два удара сердца… потом еще два, и пространство между Мериком и Сафи заполнили Нити, они горели между ними – одним целостным пламенным потоком, излучающим полное доверие, густого красного цвета.
Это был красный, который говорил о судьбе, о страсти и жажде. Этот поток заставил Ноэль вздохнуть. Она покачала головой.
Это не могло быть правдой. Это просто не могло быть тем, о чем она подумала, но чем дольше Ноэль смотрела, тем меньше она могла отрицать происходящее на ее глазах.
Сафия фон Хасстрель и Мерик Нихар были теперь связаны друг с другом. Навсегда.
Как влюбленные. Как родственные души. Нитью сердца.
Было почти забавно, как быстро Сафи перешла от свободы движений к полной неподвижности кандалов, как побитая собака. Застряла. В ловушке. Неподвижно.
И она не боролась вовсе. Она просто приняла это. Интересно, почему она приняла оковы так легко? Интересно, когда она потеряла свою способность нападать? Бежать. Если она не могла сбежать, то что осталось в ней от прежней жизни? Ее счастливая жизнь, полная книг, кофе и мечтаний…
Все ее надежды на свободу Сотни островов сгорели дотла. Никакой защиты. Уютной хижины в раю не существует. План дяди Эрона не осуществился…
Но Ноэль будет жить. Ее рана была исцелена, и она будет жить. А это стоит кандалов, не так ли?
Сафи смотрела на свою сестру по Нити, бежавшую за Мериком по палубе и просившую помиловать ее. Лицо Ноэль оставалось бесстрастным, даже когда от нее отшатывались моряки. Мерик проигнорировал ее и поднялся на квартердек. Он занял свое место у руля и приказал снова бить в барабан магической колотушкой, чтобы поднять ветер.
И Ноэль сдалась. Остановилась на полпути, на трапе, и повернулась, чтобы встретиться глазами с Сафи. Она выглядела еще более беспомощной, чем когда умирала. Более потерянной и одинокой, чем когда-либо Сафи.
Чувство вины, камнем лежавшее у Сафи на душе, становилось все тяжелее. Оно так разрослось, что трудно было дышать.
Она обещала Ноэль дом, но Нубревена им не станет. Она обещала Мерику, что будет вести себя подобающе, но этого не делала.
Она была не лучше, чем дядя Эрон. Она давала обещания, когда это было необходимо, но никогда не следовала им.
Начался дождь. Нежный шорох на коже, который должен был успокаивать… но вместо этого разъедал, словно кислота. Сафи погружалась в себя. Мир пульсировал в ней. Она не могла пошевелить ногами. Она оказалась в ловушке здесь, внутри себя. Навсегда она останется этим человеком. Застрянет в этом теле и этом разуме. Ее связали собственные ошибки и невыполненные обещания.
Вот почему они все тебя бросили. Твои родители. Твой дядя. Хабим и Мустеф. Мерик…
Мерик, Мерик, Мерик. Его имя стучало в ушах Сафи. Ревело в ее крови во время дождя. В такт барабану. Он только хотел восстановить свой дом – дом, про который Сафи так глупо верила, что это рай.
Ноэль стояла на палубе напротив Сафи, ее бледное лицо сморщилось. Единственный человек, который не покинул Сафи… Единственное, что осталось от ее прежней жизни. Но сколько времени у нее есть до того, как Ноэль тоже сдастся?
Ноэль подошла к Сафи и упала на колени.
– Он не слушает меня.
– Тебе нужно время, чтобы поправиться, – сказала Иврена. – Иди в каюту.
Сафи вздрогнула. Ее цепи зазвенели. Она почти забыла, что монахиня прикована рядом с ней. Она так беспокоилась о своей собственной шкуре, что забыла обо всем остальном.
Как и всегда.
Это была эгоистичная жадность Сафи – из-за нее за голову Ноэль назначили цену. Она заставила Ноэль вернуться в свой старый дом… а все потому, что сама не захотела оставаться в своем старом доме.
Потом, когда Сафи сражалась за Ноэль, делала все, чтобы попытаться все исправить и спасти свою вторую половинку от ран, которые сама же и нанесла, Сафи в конечном итоге причиняла вред кому-то другому. Многим. Свет в конце тоннеля привел ее по кривой дорожке на дно. Теперь Мерик, Куллен и весь экипаж расплачивались за это. Тут Сафи вспомнились слова дяди Эрона,
