Собственно, он и продвинул меня в Наблюдатели после того, как я случайно оказался в Выездной Комиссии, подменяя Защитника, сломавшего руку на тренировке. Тогда я подрабатывал референтом в Департаменте по надзору и, наверное, до сих пор продолжал бы составлять обзорные записки. Но Сергей Викторович заметил мою способность быстро запоминать важные и второстепенные детали и погнал на тесты. Долго натаскивать меня не пришлось. Оказалось, что память у меня хотя и не эйдетическая, но своеобразная: все виденное и слышанное откладывалось вроде поверхностно, но постепенно воспоминания о конкретных событиях обрастали деталями, и чем дальше, тем больше их становилось, вплоть до самых несущественных на первый взгляд мелочей. Каковые мелочи, оформленные в многостраничный отчет, визировались Уполномоченным и шли в аналитический отдел Департамента. А уже оттуда следственным органам раздавались пироги и пышки, если все было в ажуре, или синяки и шишки, в случае, если удавалось раскопать то, что они проглядели. Такое случалось редко, но членов Выездной Комиссии недолюбливали, полагая нас надзирающими за надзирателями.
Голоса попутчиков стали громче. К разговору присоединился сидящий слева от прохода мужчина в синем плаще. Он так бодро развернулся с креслом в нашу сторону, что чуть не опрокинул на себя стакан с кофе, который разносила проводница. Несколько капель попали на плащ, но он не обратил внимания. Я вздохнул – рано или поздно любой разговор сползает на тему наследования. Даже у моих соседей.
Как посидим немного за столом, так либо жена соседа, либо теща после третьего или четвертого тоста непременно сцепятся – усыновлять ли Государю наследника, которого выберут достойнейшие, либо из детей кого назначить? А если детей нет, может, вовсе всенародно избирать? Ленка, надо отдать должное, в эти разговоры не вступала, обзывала всех замшелыми ретроградами и уходила в свою комнату. И чем жарче становились споры, тем громче музыка оттуда доносилась.
Как-то раз обычно не произносящий за столом ни слова тесть, учитель протогимназии, вдруг поднял палец и значительно произнес: «Филиокве». Сосед уронил вилку, теща ойкнула и, вскрикнув «там пироги подгорают», метнулась на кухню. Не помогло. Следующие полтора часа мы слушали лекцию о религиозных диспутах Византии, о принципах наследования в Риме и о тщете наших суждений, потому как власти предержащие сделают так, как им будет выгодно. Остановить его никто не мог и не хотел. Семейные дела Петра Степановича мне знакомы – обиды тесть помнил долго и со вкусом напоминал при каждом удобном, а в особенности неудобном случае. Историю европейских стран, на мой взгляд, он знал великолепно, но сама история для него кончалась где-то позапрошлым веком. Власти поругивал в меру, исходя из своих довольно-таки наивных представлений о современном мироустройстве. Если бы не подписка о гостайне, я мог ему кое-что рассказать о том, какие люди трутся близ трона, о тихих войнах кланов, о многоходовых интригах, которые идут между сторонниками прямого наследования и выборного: с каждым годом, чем старше Государь, тем войны горячее. Наш Департамент, в частности, следит еще и за тем, чтобы партии «эредиатиков» и «меритократов» не переходили за грань закона или, по крайней мере, делали это с минимальным количеством скандалов, выносов грязного тряпья на люди и трупов. Своего рода нейтральная полоса.
Вздремнув под негромкий разговор попутчиков, я вздрогнул, когда поезд после резкого воздушного хлопка выскочил из «трубы» и под бравурную музыку остановился на перроне. Навигатор на запястье показал, что меня ждут у большого табло.
До отъезда я успел покопаться в файлах. Работала тройка Зализняка, одна из лучших, и быстро выяснила, что группа следователей слегка погорячилась. Во время отпуска утонул врач кремлевской клиники. Заплыл за буйки, судорогой свело ногу, спасатели поздно заметили, откачать не удалось. Приняв дела, его заместитель провел инвентаризацию и обнаружил, что пропали образцы крови и тканей очень важных лиц. Настолько важных, что в файлах вместо имен стояли коды. У следаков взыграло ретивое, дело запахло карьерным ростом, трясли многих, и крепко. Одного свидетеля, ученого с мировым именем, чуть не довели до инфаркта. Но Выездная Комиссия обнаружила, что подмена образцов была не злоумышленной акцией, а халатностью лаборанта. Он перепутал боксы и списал часть из них на утилизацию по сроку хранения. А потом с велика ума или большого перепуга переставил ярлычки со штрих-кодами и чипами идентификации. Следователи сотрясали воздух жалобами на «комиссаров», выкручивающих руки, но сумрачные люди из прокуратуры быстро привели ретивых в чувство. Лаборанту дали условный срок и отправили отрабатывать штраф в районную больницу санитаром.
Насколько я понял, инспиратором нашего выезда был один из неугомонных следователей. Так как лаборант перешел в разряд надзираемых, он подключил его к системе наблюдения. И выяснил, что к ссыльному лаборанту приезжал родной дядя, который в свое время и устроил нерадивого племянника в кремлевскую клинику. Дядя оказался микробиологом из частной фирмы, которая работала над какими-то фармакологическими проектами по госзаказу. Как потом рассказал быстро протрезвевший работник морга, после отъезда дяди его ссыльный коллега приободрился и намекнул, что скоро покинет эту дыру. Но когда узнал о гибели дяди в автомобильной аварии, приуныл, стал пить не в меру и с бодуна хлебнул вместо спирта растворитель, невесть как оказавшийся в стакане.
