А потом мы проехали Юстон, и половина вагона вышла. А я рассматривал пассажиров в вагоне и думал, кто они на самом деле, внутри, и поезд остановился в тоннеле, и стало очень тихо.
А потом поезд дернуло так резко, что я подумал – в нас врезался другой поезд.
А потом мы проехали Юстон, и половина вагона вышла. А потом поезд остановился в тоннеле, и стало…
(«Восстановительные работы уже ведутся», – прошептал голос у меня в голове.)
На этот раз, когда поезд замедлился перед Юстоном, я заподозрил, что схожу с ума: я как будто попал в видеозапись, которую гоняют рывками вперед-назад. Я понимал, что творится, но ничего, ничегошеньки не мог изменить, не мог вырваться из этой петли.
Чернокожая девушка, сидевшая рядом, сунула мне листок из блокнота. На листке было написано: МЫ ВСЕ УМЕРЛИ?
Я пожал плечами. Я не знал. Нормальное объяснение, не хуже любого другого.
Весь мир медленно побелел.
У меня под ногами не было пола, над головой тоже ничего, никакого ощущения ни пространства, ни времени. Я был в каком-то белом месте. И не один.
– Опять ты? – сказал человек в роговых очках с толстыми стеклами и дорогом элегантном костюме – может, «Армани». – Гигант. Мы же только что виделись.
– Это вряд ли, – сказал я.
– Полчаса назад. Когда в центральный процессор снаряд попал.
– В магазине ковров? Это было давно. Полжизни прошло.
– Тридцать семь минут назад. С тех пор мы работаем в ускоренном режиме, ставим «заплаты» где можем и пытаемся все наладить.
– Кто запустил снаряд? – спросил я. – Русские? Иранцы?
– Инопланетяне, – ответил он.
– Это что, шутка?
– Да вроде нет. Мы уже триста лет засылаем зонды в космос. Похоже, кто-то нас отследил. Мы узнали, когда ударил первый снаряд. На ликвидацию последствий ушло больше двадцати минут. Поэтому мы и включили ускоренный режим обработки данных. У тебя не было ощущения, что последние десять лет пролетели как одно мгновение?
– Да, пожалуй.
– Теперь ты знаешь, почему. Мы работаем в ускоренном режиме, пытаясь поддерживать реальность в привычном виде, пока основная нагрузка лежит на сопроцессоре.
– И что вы намерены делать?
– Контратаковать. Уничтожим их базу. Но, боюсь, это займет какое-то время. У нас нет подходящих машин. Их еще надо построить.
Окружающая белизна пошла пятнами, расплылась темно-розовым и тускло-красным. Я открыл глаза. В первый раз. Взгляд задохнулся. Чересчур это было мощно.
Ну, в общем. Резкий мир, завороченный, странный, темный, за гранью вероятного. Бессмыслица какая-то. Полная бессмыслица. Реальность – и ночной кошмар. Так продолжалось секунд тридцать, и каждая ледяная секунда была как маленькая вечность.
А потом мы проехали Юстон, и половина вагона вышла…
Я разговорился с чернокожей девушкой, сидевшей рядом. Ее звали Сьюзен. Через пару недель она переехала ко мне.
Время шло, время летело. Вероятно, я стал чувствительным к ходу времени. Может, я просто знал, что? искать – или
Зря я однажды ночью немножко рассказал Сьюзен – о том, как оно мне представлялось, как все вокруг нереально. Что мы просто болтаемся в пустоте, подключенные к единой цепи, – элементы процессора или дешевых схем памяти в некоем гигантском компьютере размером с мир, нас кормят коллективной галлюцинацией, чтобы мы были довольны, и мы как будто общаемся, о чем-то мечтаем и при этом используем ту малую часть мозга, которую не задействовали они – кто бы ни были эти
– Мы – память, – сказал я ей. – Просто память.
– Ты сам в это не веришь, – сказала она, и ее голос подрагивал. – Это все выдумки.
Когда мы занимались любовью, ей хотелось, чтобы я был с нею груб, но я не решался. Я не знал, насколько силен, и всегда был неуклюжим. Я не хотел сделать ей больно.
