знаем».
Итак. Был 1977 год, и для меня самым близким знакомством с компьютерами стала покупка хорошего дорогущего калькулятора, но я потерял инструкцию и больше не знал, что он умеет. Я складывал, вычитал, умножал и делил, тихо радовался, что не нужно вычислять синусы, косинусы, тангенсы, функции и все прочее, что высчитывает этот агрегат, потому что в военно-воздушные силы меня не взяли и я устроился скромным бухгалтером в склад-магазин уцененных ковров в Эджвере – Северный Лондон, самая верхушка Северной линии. Я старательно делал вид, будто мне не больно смотреть на пролетающие в вышине самолеты; будто мне плевать, что есть мир, куда мне закрыли путь мои габариты. Царапал себе циферки в большом гроссбухе по системе двойной записи. Я сидел за столом в глубине складского ангара, и вдруг мир начал плавиться и растекаться.
Честное слово. Как будто все, что меня окружало, – стены и потолок, рулоны ковров и умеренно-эротический календарь «Новостей со всего света», – было из воска и побежало, закапало, сливаясь, потекло ручейками. Я видел соседние дома, и небо, и облака, и дорогу за ними, а потом
Я стоял в луже растекшейся реальности, посреди странного, вязкого красочного нечто, которое тихо плескалось у меня под ногами, не покрывая коричневых кожаных ботинок. (У меня ноги – как обувные коробки. Обувь мне шьют на заказ. Стоит целое состояние.) Лужа светилась диковинным светом.
Будь я книжным персонажем, я б не поверил своим глазам, решил, что меня накачали наркотиками или что мне это снится. А в жизни… черт… все было по-настоящему, и я долго смотрел в черноту, а потом, когда ничего больше не произошло, зашагал вперед, разбрызгивая жидкий мир, крича: «Кто-нибудь! Отзовитесь!»
Что-то сверкнуло во тьме передо мной.
– Эй, приятель, – раздался голос. Голос с американским акцентом, хотя интонация странная.
– Привет, – сказал я.
Свет замерцал, а потом принял облик элегантно одетого мужчины в роговых очках с толстыми стеклами.
– А ты настоящий гигант, – сказал он. – Ты в курсе?
Ну еще бы. Мне только-только исполнилось девятнадцать, а ростом я был под семь футов. У меня пальцы размером с бананы. Меня боятся дети. Вряд ли я доживу до сорока: такие, как я, умирают рано.
Я спросил:
– Что происходит? Вы знаете, что происходит?
– Вражеский снаряд попал в центральный процессор, – ответил он. – Двести тысяч человек, подключенных параллельно, разорвало на куски. Разумеется, у нас есть зеркала, оглянуться не успеешь, как все восстановим. Ты тут в свободном полете на пару наносекунд, пока мы Лондон переподключаем.
– Вы что, боги? – спросил я. По-моему, он нес какую-то ахинею.
– Да. Нет. Не совсем, – сказал он. – Не в том смысле, в каком понимаешь ты.
А потом мир дернулся, и я опять шел на работу в то утро, наливал себе чай и переживал самое долгое и самое странное дежавю за всю жизнь. Двадцать минут заранее знал, что? сейчас скажут и сделают остальные. А потом все прошло, и время опять потекло, как всегда, – секунда за секундой, одна после другой, как им, собственно, и положено.
Проходили часы, дни и годы.
Меня уволили из магазина ковров, и я устроился бухгалтером в фирму, торговавшую счетными машинами. Женился на девушке по имени Сандра, с которой познакомился в бассейне, и у нас родилось двое детей – нормальные дети нормальных размеров, – и мне казалось, что нашу семью ничто не разрушит, но ошибся: жена ушла от меня и забрала детей. Мне было под тридцать, наступил 1986 год. Я устроился в магазинчик на Тоттенхэм-Корт-роуд, где торговали компьютерами, – как выяснилось, мне это удается.
Мне нравились компьютеры.
Мне нравилось, как они работают. Прекрасное было время. Помню нашу самую первую партию АТ с жестким диском на 40 мегабайт… Да, в то время я был впечатлительный.
Я по-прежнему жил в Эджвере и ездил на работу по Северной линии. И вот как-то вечером по дороге домой – мы только что проехали Юстон, и половина вагона вышла – я рассматривал пассажиров поверх «Ивнинг Стандард», думал, кто они такие, кто они на самом деле, внутри: стройная чернокожая девушка, рьяно строчившая в блокноте, миниатюрная старушка в зеленой бархатной шляпке, девочка с собакой, бородатый мужик в тюрбане…
Поезд остановился в тоннеле.
Ну, это мне так показалось: я решил, что поезд остановился в тоннеле. Стало очень тихо.
А потом мы проехали Юстон, и половина вагона вышла.
